— Братцы, там такое, такое!
— Какое? — спросил Гунька.
— Где? — поинтересовался Пёстренький.
— Там, дальше! Такое!..
И с вопросом «Какое?!» все бросились бежать за Незнайкой, забыв о приличиях и не скрывая, что им вовсе не понравилось творчество старых и новых мастеров.
Подбегая к последним залам, Кнопочка, Пышечка, Гунька и Пёстренький успели прочесть на стене указатель «Новейшее технотронное искусство».
«Бум, ш-ш-ш, бум! Фьють-фьють!», — неслись им навстречу необычные звуки. И в полутёмном зале они увидели то, чего никак, не ожидали увидеть в музее.
— Последний писк нашего каменистого сюсюра — кричал им вдогонку Гранитик. — Пожалуйста будьте осторожны, не подходите близко — это может быть опасно.
«Тарарах, бум, фьють-фьють!» — Слышалось из центра зала, где виднелось какое-то чудовище, огороженное сеткой.
Громадный механический паук, похожий одновременно на луноход и шагающий экскаватор, топтался на месте пыхтел, сопел, выпускал из разных дырочек-ноздрей пар или дым, вспыхивал глазами- прожекторами, при этом несколькими лапками поднимал с пола камешки и бросался ими в разные стороны. Именно для этого, видимо, и сделали вокруг сетку, в которую камешки стукались и отлетали обратно под лапы механического паука.
Всем очень понравилось чудище, но смотреть на него тоже почему-то быстро надоело, и Кнопочка спросила Гранитика:
— Окажите, а при чём тут искусство?
— Я, между нами, и сам не понимаю. Но искусствоведы уверяют, что это последнее достижение творческой мысли.
В этот момент странные звуки смолкли. Один глаз-прожектор потух, а второй начал мигать. Механическое чудище ещё разок дернулось и затихло. Тут откуда-то выскочили три малыша, подлезли под сетку и стали крутить отвёртками и гаечными ключами разные механизмы. Потом один из них повернулся к посетителям и, извиняясь, сказал: «Техническая неисправности! Слишком сложная конструкция. Сегодня работать больше не будет»
— Ну, и не надо, — сказал Незнайка. — Если он только пыхтит и камнями кидается, то мы уже всё посмотрели. Нам на свежий воздух пора.
Все вышли на площадь Современного искусства. Мелкие капельки сыпались с неба, и каменные скульптуры и дорожки между ними, засыпанные галькой, блестели, будто подёрнутые масляной плёнкой…
Так как у малышек были зонтики, то каждая укрыла под своим зонтом по малышу: Кнопочка — Гуньку, а Пьшечка — Гранитика.
— А я без зонтика обойдусь, — сказал Незнайка. — У меня шляпа лучше любого вашего зонта… Эй, Пёстренький, иди ко мне: у моей шляпы во какие поля! — показал он, разводя в стороны руки.
— Нет, Незнайка, спасибо. Я лучше под дождичком похожу! — отозвался Пачкуля Пёстренький, а про себя подумал: чтоб потом не умываться — Сейчас с меня лишнюю грязь и смоет.
— Так ведь одежда промокнет!
— Вот и хорошо: заодно и постирается. Потом прямо на мне высохнет, сейчас уже тепло…
Побродив ещё немного среди скульптур, два зонта, голубая шляпа и взъерошенный, нахохлившийся, как воробей, Пёстренький пошли к пристани. По дороге они повстречали Цветика, Гуслю, Тюбика, Знайку, Стекляшкина и Винтика со Шпунтиком. Те тоже шли к реке, обмениваясь друг с другом впечатлениями о встречах с коллегами.
Дождик прошёл. Тучи отступили. Солнце садилось, казалось, прямо в воду Огурцовой реки ниже по течению. Река извивалась среди пустыни, сверкала и слепила глаза. Зрелище было невероятное, казалось, что свершается чудо, будто волшебница-весна сейчас на миг ослепит всех, потом набросит на землю тёмное покрывало ночи, и завтра в пустыне появятся травка, цветы и деревья.
— Красота какая! — сказала Пышечка. — Весна!
В это мгновение ветерок откуда-то донёс до коротышек еле уловимый запах распускающихся растений.
— Пахнет, как в Цветочном городе, — сказала Кнопочка.
Но когда она посмотрела вокруг, то ей стало очень грустно. Это был только запах далёких цветов и травы, а кругом раскинулся город без единой травинки, и ещё дальше — пустыня.
Глава 17
Происшествие на открытии выставки
Весенняя ночь прошла быстро.
Художник, музыкант, поэт и фотограф, которые ночевали в этот раз не в высотной гостинице, а у себя на плоту, проснулись с первыми лучами солнца.
— Пора готовиться к открытию нашей передвижной, вернее, плавучей выставки, — сказал Тюбик и перебрался на пристань, а затем на гранитную набережную, с таким же гранитным парапетом, над которым возвышались фонари на столбиках.
Фонарей, кстати, было на набережной видимо-невидимо. Их возвели по проекту скульпторов Столбика и Фонарикова. Довольно кургузые фонари на толстых каменных ножках торчали вдоль всей набережной. Даже большие ценители каменистого сюсюра и почитатели талантов Столбика и Фонарикова сомневались в необходимости такого количества неуклюжих осветительных приборов, которые, как сорняки в чистом поле, убегали вдоль реки за город в пустыню.
Жители набережную эту частенько называли Офонаревшая. Так вот, на этой самой набережной Тюбик натянул между десятком фонарей крепкую прозрачную леску, сложил в одном месте кучку бельевых прищепок и крикнул:
— Эй, Гусля, подай-ка мне, пожалуйста, картины!
Гусля принёс большую папку. В ней были рисунки и акварели Тюбика, сделанные на сушёных листиках и бересте.
Гусля стал доставать картиночки.
— Смотри, это же наш Цветочный город! — воскликнул он. — Какой ты молодец, что успел в момент отплытия сделать наброски! Как много коротышек нас провожало! А цветов у нас там сколько!
— А вот ещё, — ответил ему Тюбик, — эту картину я сделал, когда нас встречали уже здесь, в Каменном. А это — когда мы плыли среди красивых берегов, ещё до пустыни.
И он стал доставать всё новые и новые картины: портреты, пейзажи, изображения сценок, когда малыши строили плоты, устраивали бивуак, купались, боролись с водоворотом.
— Отлично получается, — приговаривали Гусля и Цветик, который тоже перебрался на набережную.
Художник тем временем разложил все картины в определённом порядке прямо под натянутой леской, потом взял горсть прищепок и стал развешивать свои картины, как бельё для сушки. Гусля и Цветик ему помогали, приговаривая:
— Здорово ты придумал! Прямо выставка-прачечная получилась!
Утро было ясное, безветренное. И картины ровненько висели вдоль всей набережной. Можно было прогуливаться на свежем воздухе и любоваться произведениями искусства.
Вскоре первые посетители передвижной выставки уже прохаживались по набережной и разглядывали красивые пейзажи и сценки из жизни (их Тюбик называл «жанровыми»). По лицам зрителей было заметно, что им нравится разглядывать на картинках виды реки, полей, леса, приятно узнавать портреты знакомых малышей и малышек.
— Какое интересное и красивое искусство! — говорила одна малышка. — Совершенно другое
