Дня три мы провели в Порт-Вилунга, потом он привел меня в резервацию, где нам зачем-то надо было притворяться аборигенами. Звучит ужасно, но так оно и было. Непонятно, зачем ему это понадобилось. Зато теперь я знаю, как найти пищу в пустыне и как, в полной тишине, стать частью этой тишины. Мое появление никого не удивило, может быть, он и раньше приводил с собой женщин. Все свои добрые намерения и прочую хрень я как-то сразу позабыла, зато преуспела в том, чтобы стать незаметной. Это было не его племя, они говорили с ним по-английски, значит, даже языки у них были разные. Там я впервые увидала, как он смеется — хорошо, что не надо мной. Может быть, стоило, пока мы были вместе, рассказать ему о моих приключениях в фавелах, но не было ему никакого дела ни до моего темного облака, ни до моей будущей жизни, так что прежнее облако заслонилось новым. Посмотрим. В последнюю ночь, лежа в постели, я положила ладонь на земляной пол. Он был твердый и сухой, как кусок картона. Все было совсем не таким, как в моей стране. Снаружи светало. Яркие, жгучие лучи освещали мир. Сурик. Цвет крови. Я повернулась и поглядела на него. Он еще спал. Он — тоже некий образ. Мне захотелось убежать вместе с ним туда, где на краю огромной, пустой страны живет племя, к которому он принадлежит, а я — нет.
14
— Вы хоть раз посмеялись над чем-нибудь вместе, когда остались одни? — спросила Альмут.
Я знала, что рано или поздно она меня об этом спросит. И еще — что она обижается на меня и злится. Если мы ни над чем не смеялись, все у меня пошло наперекосяк. По ее мнению. Едва я вернулась в Аделаиду, как она потащила меня в Порт-Вилунга, поближе к тому бунгало: она хотела его увидеть. Тот же пляж, тот же океан, те же птицы — но теперь я знала их имена. Мы сидели высоко над пляжем, в ресторанчике «Звезда Греции», названном так в память о разбившемся неподалеку отсюда греческом корабле. Начинался прилив и волны, набегая на пляж, все еще пытались что-то рассказать. Я молчала. Я понимала, чего ждет Альмут, у нас никогда не было секретов друг от друга. Но на этот раз я ничего не могла рассказать ей, пока — не могла.
— А ты чем занималась всю неделю? — спросила я наконец.
— Я? Да так… как всегда, дурака валяла. На самом деле думала о том, как быть дальше. Я не знала, вернешься ли ты назад.
— Разве я не сказала, что вернусь через неделю?
— Да, но мне показалось, что ты и сама не веришь в то, что говоришь. Мне показалось, ты вообще не собираешься возвращаться.
Я пожала плечами, а она принялась себя накручивать. И стало ясно, что мне вот-вот придется выбросить белый флаг.
— Почему бы нам не обсудить создавшееся положение? Во-первых, у нас кончились деньги, но это не самое страшное. Я не могу понять, что с тобой, я не привыкла к этому. Я беспокоюсь. И не потому, что этот тип отказался со мной встретиться, но из-за тебя, он ведь и тебя больше не желает видеть, я правильно поняла?
Мне очень нравятся его картины, особенно та, от которой ты лишилась ума. Не помню как она называлась, но на нее стоило бы повесить табличку «Врата Ада», будет ближе всего к истине. Неудивительно, что этот тип ни разу не улыбнулся. Мне вообще не приходилось видеть, чтобы кто-то из них улыбался.
— Из них?
— Я тебе не рассказала, извини. Как-то в Элис-Спрингс, вечером, когда ты уснула, я пошла пройтись и забрела довольно далеко.
— С тобой что-то случилось?
— Ничего. Я внезапно наткнулась на троицу его соплеменников, и они, и я, мы так растерялись, что буквально застыли на месте.
От меня за версту несло пивом, только и всего. А они стояли и молча смотрели, пока я не повернула назад. Вот и все. — Она помолчала и добавила: — Такая тоска…
— Иногда и у нас в Сан-Паулу бывает тоскливо.
— Да, но не так. Во-первых, там смеются, даже если случится что-то ужасное. Ведь и к нам завозили черных, рабов из Африки, но те, по крайней мере, веселые и замечательно пляшут. Я хочу сказать, танцуют по-настоящему. А здесь… ты можешь представить себе аборигенов, разучивающих самбу? И не только это. Какая-то безнадега кругом. Помнишь, что сказал Гроучо Маркес? Когда мы замерли у края набережной, едва не сделав лишний шаг? «Им не повезло». Так и здесь: им не повезло. Они просто застыли у края, испугались переступить черту, задержались на переходной ступени развития, а все, что нам здесь показывают, — fake, фальшак.
— Что — фальшак?
— Все. Раньше, к примеру, они рисовали картины на своих телах или делали их из песка. Те картины были им для чего-то нужны, но поднимался ветер, уносил с собой рисунок. И все исчезало к чертовой матери. Чем бы они сейчас торговали, если бы все продолжалось как прежде? Как мне узнать, для чего предназначен рисунок на коре, который я купила, — может, его полагается класть в гроб к покойнику? А сколько таких рисунков изготовляет каждый из них? И как все это происходит? Они ведь не сидят черт-те где, в своих священных пустынях, ожидая, пока прилетит галерейщик в голубом вертолете с полной сумкой денег?
— Ты надеялась увидеть настоящих дикарей, и теперь разочарована?
— Возможно. Но скорее всего, я права.
— Хочешь сказать, что драгоценные мечты нашего детства пошли прахом? Но всего неделю назад, в Убирре, ты искренне восторгалась всем, что видела. Уже забыла?
— Нет, не забыла. Просто мне показалось, что эти ритуалы связаны со смертью, и когда ты исчезла у меня на глазах…
— Я не исчезала.
— Может быть, но у тебя был жутко несчастный вид…
— Вовсе нет. Это было… другое. Я искала выход.
Она коснулась моей руки.
— Я больше ни о чем не буду спрашивать, извини. Но пожалуйста, скажи что-нибудь смешное. Чтобы насмешить меня. А потом я расскажу тебе кое-что. Мы получили предложение, которое, надеюсь, заставит тебя хохотать до упаду. Но сперва — ты.
— Maku.
— Maku, — повторила она. — Уже можно смеяться?
— Смешно будет, когда ты узнаешь, что это значит.
— Ну хоть намекни.
— В пустыне я ела совершенно замечательные maku. Личинки молей и жуков. Аборигены находят их под корнями местных акаций. И tjara — медовых муравьев. После дождя их можно выкапывать из-под деревьев. Муравьи вырастают до непомерных размеров, со стеклянные шарики, в которые играют дети. А внутри у них — сладкая желтая дрянь, и рабочие муравьи приходят, чтобы сосать ее. Видишь, как много нового я узнала. Меня теперь можно бросить одну в пустыне. Я выживу. Так что за предложение ты получила?
— Это в галерее, в Перте. Невероятно денежное и вдобавок совершенно безопасное для нас. Они проводят литературный фестиваль с театрализованными представлениями. И ищут ангелов, вернее, статистов, готовых переодеться ангелами.
— Для представлений?
— Нет. Не знаю, все ли я поняла правильно, но мне сказали, что во время фестиваля по всему городу в определенных местах будут спрятаны ангелы, а люди, которые приедут на фестиваль, должны их отыскивать.
— Нам надо что-то делать?
— Ничего. Нам выдадут крылья и целую неделю будут по утрам привозить туда, где надо прятаться:
