— Одет… в черные шкуры, все черное, — добавил Олвис. — Тот самый.
— Кто — тот самый?
— От Черной Горы… гнался…
Помощник осторожно приподнял Бремека, помог доковылять к кровати и мягко опустил. Поднял непослушные ноги ловчего и водрузил на постель.
— Попейте настоя, это травы, лекарь оставил.
Бремек сделал несколько осторожных глотков, морщась от боли в груди. Он не хотел больше горького питья, но старательный оруженосец лил и лил, а у Бремека недоставало сил отстраниться.
— Ступай к Астусу, — по щеке скатилась струйка желтоватого настоя, — ступай сейчас же! Это он, убийца!
Промочив горло, Бремек заговорил отчетливей:
— Скорей, убийца бежит…
— Прошу прощения, добрый брат, — промямлил помощник. — Астус спит, теперь час или два пополуночи. Здесь рано ложатся.
— Ладно. Тогда слушай, слушай внимательно. Если я опять впаду в беспамятство и забуду, что знаю теперь, — завтра напомнишь. Это не бред, я видел следы, отпечатки. Запомни мои слова, запомни, что сказал этот… Олвис. Хагнея убил тот парень, что прикончил оборотня.
— Не может быть… добрый Бремек!
— Молчи. Знаю, что не может быть. Но он — собиратель. Запомни, он — собиратель. Если этот доходяга, — Бремек мотнул головой в сторону соседней кровати, — сможет рассказать лучше, у нас будет больше доказательств, но главное я вижу уже теперь. Он — собиратель, и это все объясняет… все, не могу больше говорить…
Ловчего окутывала темнота, он понимал, что не умирает, а погружается в сон, настойка местного лекаря была ему знакома, от нее хотелось спать… но Бремек боялся, что не сможет утром припомнить о собирателе. Высказав соображения помощнику, ловчий отчасти успокоился. Завтра олух будет краснеть, опускать глаза, считая, что повторяет бред немощного увечного Бремека, но все же сумеет промямлить: парень в черном — собиратель. Этим объясняется все… все…
В тот миг, когда темнота вновь сомкнулась над ловчим, Ленлин с лошадью в поводу вышел на поляну, где в кругу мертвых тел тлел забытый костер…
— Опять я пропустил самое интересное… — огорченно заявил поэт. — Но ничего… Ой, там девушка!
— Ну да, — Корди пожал плечами, — ты же слышал, она пропала. Вот — нашлась.
Ленлин бросил поводья на подходящую ветку и присел над Ильмой. Протянул руку, брезгливо скинул отрубленную голову с груди девушки.
— Эй, Корди, а она жива?
— Была жива… орала. — Корди оглядел поляну, нагнулся над мертвецом и аккуратно вытер окровавленный меч. — Да ты отвяжи ее. По-моему, девчонку к дереву привязали.
Ленлин перевернул девушку и стал возиться с веревками.
— Перережь, — посоветовал Корди и бросил поэту нож, прежде принадлежавший одному из разбойников.
Несчастная жертва пришла в себя, увидела Ленлина с ножом и отчаянно взвыла.
— Опять кричит, — заметил Корди, — значит, жива.
Должно быть, его спокойствие подействовало на бедняжку, она перестала орать и начала всхлипывать и икать.
— Ильма, успокойся, — торжественно объявил Ленлин, — мы не разбойники. Они все убиты, сражены великим героем, вот этим самым.
Поэт разрезал путы, и девушка проворно отползла в сторону.
— Почем мне знать, что вы не разбойники, — неуверенно заявила она.
— А я скажу, что тебя зовут Ильма. Правильно? Тебя отец ищет, и трактирщик ваш, старенький такой, сгорбленный…
— Дядька Мартос, — кивнула Ильма, обеими руками вытирая слезы.
— И другие ищут. Завтра вернешься домой, целая и невредимая, все обрадуются, — продолжал Ленлин. — А разбойников ваших мы — вон, всех истребили. Ну, успокоилась?
Девушка огляделась, заметила кровь на одежде и снова стала плакать.
— Ну ладно, — решил Корди, — вы тут объясняйтесь, а я хвороста соберу. Все равно собирался привал делать, останемся здесь, дальше не пойдем.
Юноша направился в заросли, переступил через мертвого разбойника и скрылся в тени под деревьями.
Ленлин бросил вслед:
— Как это дальше? Мы же должны Ильму домой вернуть! Здесь земля Лорда Тьмы, нельзя одну ее здесь бросать!
Корди не ответил, хотя был где-то поблизости, хрустел валежником в темноте. Поэт хмыкнул, склонился над костром и принялся осторожно дуть, угли налились алым, взвилось облачко седой золы…
— Дяденька, — позвала Ильма, — а вы меня правда домой отведете?
— Какой я тебе дяденька? Меня Ленлином зовут. Поняла?
— Поняла, дяденька Ленлин, — послушно согласилась девушка.
Поэт возмущенно фыркнул, взвилось облако пепла, Ленлин закашлялся и стал тереть глаза. Глядя на него, Ильма неуверенно хихикнула.
— Ты чего? — возмутился парень.
— А ничего, только уж больно ты, дяденька Ленлин, грязным сделался.
— На себя погляди, Кровавая Ильма.
Девушка оглядела пропитанную кровью одежду и снова хихикнула — истерически. Но она уже перешагнула некий порог ужаса, теперь Ильма была готова спокойно принять и более страшные вещи.
Из темноты выступил Корди с охапкой хвороста, оглядел веселую парочку и заметил:
— Я думал, вы хотя бы мертвецов от огня уберете…
— Э… да я сейчас, я быстро…
Ленлин вскочил, вдвоем с Корди они отволокли трупы подальше. Потом мужчины возвратились к огню, и Корди объявил:
— Ленлин, ты прав, Ильму нужно вернуть домой. Поэтому здесь мы расстанемся. Будешь ждать меня в деревне, на этом постоялом дворе… Как ваш постоялый двор называется?
Девушка захлопала глазами:
— Называется: постоялый двор… Дом дядьки Мартоса… — В захолустной деревушке не было других постоялых дворов, и никому не пришло в голову наградить заведение сутулого Мартоса собственным именем.
— Значит, там и будешь ждать, — повторил Корди. — И лошадь заберешь, я пойду пешком.
— Нет, так не годится, — заспорил Ленлин. — Мы же собирались вместе, ты обещал!
— Нет. Ты будешь поджидать меня с лошадью в деревне. Сочинишь много новых песен. Я не хочу терять день на эту сопливую крестьянку…
— Не нужно так говорить о девушке!
Парни оглянулись и посмотрели на Ильму — она уже спала. Испытания утомили девчонку, так что теперь тепло от костра мгновенно сморило ее.
— Ладно… — буркнул Ленлин, — но учти: я буду ждать у этих столбов на границе. Каждый день!
— Я уйду до рассвета, — подвел итог Корди.
Ленлин промолчал, его глаза затуманились, он смотрел в костер, между пушистых ресниц поэта вспыхивали оранжевые искорки, крошечные отражения пламени земного и, возможно, огня небесного.
Говорить было не о чем, Корди завернулся в плащ, сел, прислонился спиной к дереву и затих. Возможно, он уже засыпал, когда Ленлин начал тихонько декламировать:
