Письма, которые Стелла посылала в Лондон в годы создания «Дневника», Свифт, по-видимому, хранил только до своего отъезда в 1713 г. в Ирландию и об их содержании мы можем лишь догадываться по его ответам на ее отдельные вопросы и по его реакции на них. Но, кроме этого, сохранились стихи, которые он посвящал ей чаще всего по случаю ее дня рождения, а также написанная им сразу же после ее смерти характеристика или скорее, как это было принято в XVIII в., ее нравственный портрет. Он с удовольствием, даже с гордостью отмечает, что она хороша собой, но прежде всего он восхищается ее нравственным обликом, да и сама она, как он не раз повторяет в своих стихах и как мы читаем в единственном сохранившемся стихотворении, которое приписывают ей, понимает, что красота преходяща, а добродетели и ум не стареют и составляют истинную красоту человека. У нее твердые представления о чести, она рассудительна, бережлива, обходительна, гостеприимна при скромном достатке, держится с достоинством, прекрасная собеседница, обладает тактом и вкусом. Свифт отмечает, что все достоинства, которыми наделена эта прекрасная женщина, суть качества, скорее присущие мужчинам, в то время как качества, которые Свифт считает обычно присущими женщинам, — кокетство, суесловие, легкомыслие, тщеславие, страсть к нарядам и побрякушкам — ей как раз неведомы. В целом стихи и посмертная характеристика воссоздают образ женщины достойной, сдержанной, благоразумной и одновременно… несколько пресной и едва ли не ханжи.
В самом деле, что можно сказать о тридцатилетней женщине, которая преимущественно водит знакомство с лицами духовного звания, и притом вдвое старше ее, а общество женщин ее мало интересует, и если разговор заходит о семейных происшествиях, городских новостях или политике, то она переводит разговор на другую тему. О чем же она в таком случае предпочитала говорить? Да и так ли это? Ведь «Дневник» как раз свидетельствует об обратном. Судя по «Дневнику», она частенько играет в карты, не прочь побывать в гостях у миссис Уоллс и миссис Стоит, да и сам Свифт то и дело сообщает ей и занятные происшествия, и слухи и даже городские сплетни, он радуется тому, что с его помощью обе дамы стали завзятыми политиками. Одним словом, образ Стеллы, каким он рисуется на основании писем к ней Свифта, куда живее и привлекательней, нежели тот, который дан в характеристике-эпитафии; в последней скорее подчеркнуто представлены все те качества, которые Свифт сам более всего ценил в людях и которые он предпочитал видеть в женщинах. [Любопытные суждения на этот счет содержатся в книге:
Каковы были отношения Свифта и Стеллы? Почти каждая страница «Дневника» свидетельствует об искренней, глубокой привязанности к ней Свифта. Достаточно уже одного того, что он пишет ей (преимущественно ей, хотя адресует письма Дингли и обращается к ним обеим и хотя они пишут ему обе, — но Дингли существует для соблюдения приличий, — а Свифт соблюдает их неукоснительно, — для посторонних глаз, которым, возможно, попадут эти письма) несколько лет подряд каждый день. Он тревожится о ее здоровье, озабочен ее материальными делами (он регулярно выплачивает обеим дамам определенную сумму), входит во все подробности их повседневного быта; он счастлив, когда узнает из их писем, что они здоровы и благополучны, твердит, что может быть счастливым только с ними, что мир и покой только там, где они, и что он добивается для себя места получше единственно с целью обеспечить им безбедное существование. А сколько ласковых словечек, прозвищ и шуток он рассыпает в своих письмах, как он сам становится ребячлив (едва ли кто в Лондоне мог тогда себе представить, что человек, перо которого приводит в трепет самых влиятельных людей страны, способен так забавляться) и каким удивительным языком начинает с ними изъясняться, — словно ребенок, коверкающий слова. Только ли это память о тех днях, когда Стелла была ребенком и когда шутить с ней на таком языке было естественно? А может быть, этот детский лепет помогает Свифту сохранить в их отношениях определенную дистанцию и деликатно внушить ей, что она для него по-прежнему ребенок, о котором надо заботиться, которого надо опекать, хотя она уже прекрасная молодая женщина; он любит ее, любуется и гордится ею, как любуются своим детищем; он и теперь поправляет ее ошибки в правописании, продолжает руководить ее чтением и пр. и пр. Это привязанность и, если угодно, любовь старшего друга и наставника, но не больше, и он отнюдь не случайно роняет фразу: «Ведь
Они никогда не живут под одной крышей; если он уезжал в Англию, они обычно переселялись в целях экономии в его дублинскую квартиру, если же он находился в Ларакоре, они поселялись по соседству, например, в семье священника Раймонда. Согласно ряду свидетельств, Свифт никогда не оставался со Стеллой наедине, их встречи неизменно происходили в присутствии третьих лиц; чаще всего болтливой, суетливой, недалекой и эгоистичной компаньонки Дингли (так в сущности характеризует ее Свифт в адресованных ей стихах). [Биограф сатирика Дин Свифт писал, что общество Дингли, находившейся при Стелле неотлучно и ничего собой не представлявшей ни в каком отношении, делало ее уединенную жизнь еще более тягостной (
Ранние биографы писателя сходятся на том, что Стелла любила Свифта и надеялась стать его женой. Более того, первый из них — Джон Бойл граф Оррери, сын одного из собратьев Свифта по клубу и зять его приятельницы — леди Оркни (оба они часю упоминаются в «Дневнике»), опубликовавший «Заметки о жизни и сочинениях доктора Джонатана Свифта», даже прямо утверждает, что Стелла будто бы состояла в тайном браке со Свифтом и что венчал их в 1716 г., т. е. вскоре после окончания «Дневника», епископ Клогерский. [