друг на друга через дырку в стене. Я представила себе два глаза. Они по-прежнему там, с двух сторон. Глядят друг на друга, их отражения множатся, уходя в бесконечность на коротеньком расстоянии между двумя зеркалами. Очень ясная картинка в сознании. А потом, пока я смотрела на это зеркало, сон все-таки вспомнился. Некоторые куски. Я придвинулась ближе к свету, чтобы все записать.

— Хочешь, сыграем? — спросила Тапело.

— Я работаю.

— Сейчас, пока еще действует эта инъекция, ты, наверное, сможешь сыграть. В смысле, нормально сыграть. Может быть, ты даже выиграешь.

— Слушай, дай мне поработать, пожалуйста.

— Ладно. Как скажешь.

— Ага.

— Кто такая Анджела?

— А?

— Анджела. Ты разговаривала во сне. Называла ее по имени.

— А что я еще говорила?

— Ничего. Только имя.

— Анджела…

— Это твоя дочка? Павлин говорил, что у тебя была дочка.

— Дай мне поработать.

Это было действительно хорошо: писать. Потому что это была работа. Работа, которую я знаю и делаю очень неплохо или делала раньше, но сейчас у меня снова все получается.

— Я знаю лишь одного человека, у которого я не могу выиграть в шахматы, — сказала Тапело. — Это я сама. Ты себе представляешь, что это такое?

— Нет, не представляю.

— Это грустно, на самом деле. Да, именно так. Очень грустно.

Я подняла глаза. Девочка листала книжку. Ту, которую я украла. «Алису в Зазеркалье».

— Может, ты еще встретишь кого-нибудь.

— Что? — Тапело взглянула на меня.

— Ну, не знаю. Какого-нибудь парня. Нормального парня.

— Нормального парня?

— Ну, в смысле…

— Слушай, не надо.

Я смотрела на нее. Она снова уставилась в книгу, потом посмотрела на шахматы, потом — снова в книжку.

— Тапело, помнишь, сегодня утром?

— Когда именно?

— За завтраком.

— И что за завтраком?

— Когда ты мне сказала, как я выгляжу.

— А, ага.

— Да. Я что, правда, такая страшная?

— Ну, это меня Хендерсон попросила сказать.

— Слушай, девочка, за что ты меня так не любишь?

— В смысле?

— Тапело, я тебе помогла.

— Ты мне помогла?

— Когда ты стояла там, на дороге. Мы тебя подобрали.

— Ну, если бы не вы, кто-то другой подобрал бы.

— Другой — да. Но таких, как мы, больше нет.

— Это точно, — сказала Тапело. — Других таких нет.

Она приподняла книжку.

— Я тут читаю… тринадцатую главу.

— Дай посмотреть. Там же только двенадцать глав.

— Есть еще и тринадцатая. Кто-то ее записал. От руки.

Я взяла у нее книжку. Она показала мне, куда надо смотреть. Новые слова…

— И что это значит?

Я опять посмотрела на зеркало, повернутое к стене, и снова подумала про два глаза, глядящие друг на друга.

— Марлин? Ответь.

Я прочитала первую строчку. Алиса часто просыпалась посреди ночи и вспоминала приснившиеся ей сны. И сквозь все забытые и потерянные мгновения, все разрозненные сигналы прошедшего дня, в памяти всплыл рассказ Кингсли. Он мне рассказывал очень похожую историю. Тогда я решила, что это все выдумки; что он пытается уговорить меня, чтобы я приняла его предложение. Но теперь я поняла, что это была попытка объяснить. Объяснить по возможности проще. То есть проще — для Кингсли.

— Марлин… что это?

Я посмотрела на Тапело. Она смотрела прямо на меня. В глаза. И несмотря на неслабую дозу «Просвета» и на разделявшее нас расстояние в несколько футов, у меня все равно было странное чувство, что глубина этих черных зрачков захватила меня. Захватила и не отпускает. И вот тогда мне и вспомнился давешний сон. Весь, целиком. До мельчайших подробностей. Я столько держала в себе, я так долго молчала. Но теперь меня словно прорвало. И я рассказала ей все, что знала — или думала, что знала, — про Кингсли и про истинную природу зеркал. Я давно уже не говорила ни с кем вот так: доверительно и легко. Так, как ты говоришь только с самыми близкими. Тапело улыбнулась. Она не сказала ни слова. Лишь улыбнулась мне. И ничего больше.

Я ей все рассказала.

Я взяла тюбик помады, открыла его. Прорезь цвета. Единственный яркий штрих в этой комнате.

— На, возьми. — Тапело открыла свое зеркальце и протянула его мне.

Я придвинулась еще ближе к свету и накрасила губы. Глядя на себя в зеркало. Меня вдруг охватило тревожное чувство, что я, может быть, вижу себя настоящую в последний раз и что мне уже никогда не вырваться из зеркальной хватки. Никогда.

— На Луне тоже есть зеркала, — сказала Тапело. — Ты не знала? Они там есть. Их привезли космонавты.

— Что?

— Космонавты. Они привезли зеркала на Луну.

Я наконец оторвалась от зеркала.

— Зачем?

— Чтобы в них смотреться.

— Да?

— А потом, когда они возвращались на Землю, они оставили зеркала на Луне.

Мне представились эти брошенные зеркала: как они лежат посреди лунной пыли, и пыль заносит стекло. Столько лет, столько веков. Без отражения. Им, наверное, там одиноко — зеркалам на холодной Луне.

— А сейчас, — сказала Тапело, — они направляют с Земли на Луну лазерные лучи. Луч отражается от зеркала и возвращается обратно, а они замеряют время. Сколько нужно лучу, чтобы пройти расстояние от Земли до Луны. Помнишь, ты спрашивала?

— Ты о чем?

— Ты спросила, сколько до нас идет свет Луны. Помнишь, вечером?

— А, да. И сколько минут?

— Секунду с четвертью, где-то так.

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату