Спутаны в запекшейся крови.
Тристан взглянул на меня. Его глаза были как пара мокрых алмазов.
– Поможешь мне? – сказал он.
– Что происходит? – спросил я.
– Сьюз, – сказал он, и больше – ни слова.
Кого-то зацепила шальная пуля.
– Сьюз ранена? – уточнил я.
– Да, – сказал он. Так просто, так удручающе и жестоко.
– Тяжело?
Тристан не ответил. Вместо ответа он вытянул руку, предлагая мне ножницы.
– Я хочу, чтобы ты это сделал, – сказал он.
Я взглянул на бездыханное тело Сьюз у него на коленях. Я хотел, чтобы мой голос звучал просто, но рот словно был обожжен, и слова выходили как дым.
– Тристан... неужели ты... это правда?
Я не знал, что сказать.
– Просто обрежешь их, пожалуйста, а?! – его глаза горели свирепым огнем. – Не заставляй меня ждать.
– Я не думаю, что смогу, Трист.
– Никто, кроме тебя, не может.
Глаза Тристана...
И я взял ножницы. Руки у меня дрожали.
Есть только две части тела, которые не чувствуют боли. Одна – волосы, другая – ногти. Обе сделаны из кератина, волокнистого серосодержащего протеина. Он присутствует на открытой поверхности кожи, в волосах, ногтях, перьях, копытах и т.д. Кератин. От греческого keras, что значит «рог» – то, что можно отрезать без слез.
Но вот что я вам скажу.
Это неправда.
Потому что я видел слезы во время стрижки.
Карли проскользнула в приоткрытую дверь.
Я держал в пальцах веревку густых волос. Веревку, которая связывала Тристана и Сьюз, так что уже невозможно было разобрать, где чьи волосы. Эти волосы были живыми. Наномикробы молили о пощаде. Я клянусь, так оно и было. Я слышал их вопли у себя в мозгу. Я так думаю, дорогие друзья, вы никогда не испытывали ничего подобного?
Я щелкал ножницами, кромсая дреды. Это требовало некоторых усилий, так что я даже был горд, что у меня получается. И времени это заняло достаточно. Потому что волосы были густыми, и в них было полно всякого хлама: использованные спички, драгоценности, заколки, собачья шерсть. И это только за три недели с последней промывки. Я прикарманил одну из заколок. Почему? Так велел голос. Какой голос? Тот, который никогда не умолкает.
Эти волосы-дреды были такими густыми, что стрижка проходила примерно так, как если бы я прогрызался сквозь ночь.
Наверное, мне придется все срезать, под ежик.
И вот, наконец, я их разъединил – Тристана и Сьюз. Карли, робосука, лизала лицо мертвой Сьюз, пытаясь ее разбудить.
Но ее ничто уже не разбудит.
Мои первые слова
Я вернулся из Наслажденьевилла в два или, может быть, в три часа дня. Я посидел у постели больного, моего лучшего или худшего друга – как посмотреть. Я состриг волосы двум хорошим людям. Разрезал двух людей напополам. Ну, в общем, самый обычный день. Теперь я устал, мне хотелось спать – только спать, – хотя я понимал, что нам надо сматываться отсюда, причем, как можно скорее, потому что у копов есть твой номер, Скриббл, и, вероятно, ты числишься в их списке смертников. В списке Мердок.
Но знаешь что, Мердок? Я в твоем списке, а ты – в моем.
В общем, столько всего навалилось, и я, не раздумывая, завалился, полностью одетый, на диван. Глаза закрывались, отяжелевшие от этого мира. А я думал о том, как началась эта история: Мэнди вывалилась из круглосуточного «Вирта на любой вкус», таща на хвосте псов и копов.
Боже! Я уже проигрывал все обратно.
Я внезапно поднялся и свистнул Карли, которая играла с Твинкль.
– Подгони мне немного бумаги, ребенок, – сказал я, пока рылся в карманах в поисках ручки. Достал целую гору какого-то хлама, оставшегося от трипа, и разложил все это на столе. Открытка на День Рождения, перо Ленточного червя, которое дал мне Битл. Карта с дураком. Положил на стол и ее тоже. И долго и пристально вглядывался в эту коллекцию.
Мое сознание было как незнакомец.
