жить станет спокойнее, – вела девушка свой рассказ.
«Может быть, там, на полях сражений, воюя на стороне базилевса Василия, я был причиной гибели отца этой девушки и мужа ее матери», – с горечью подумал он.
– Тебе плохо, Мечеслав? – спросила Мануш.
– Нет, хорошо! – ответил, улыбнувшись, он. – А откуда ты знаешь мое имя?
– Так называл тебя твой красноволосый друг, – ответила она.
Шли дни. Мечеслав, просыпаясь, с нетерпением ждал появления Мануш. Когда она, освободившись от работы по дому и хозяйству, приходила к нему, начинались долгие беседы, сближая их с каждым разом все больше и больше. С увлечением рассказывали они друг другу о своей жизни, о местах, где бывали, о том, что видели и слышали. Мануш с восхищением и интересом слушала рассказы Мечеслава о далекой земле, называемой Русь, о лесах и удивительных животных, их населяющих, о людях, живущих в этих местах, и их обычаях. Он рассказывал ей о древлянах, называемых так, потому что строят они из древа грады свои в лесах дремучих, о полянах, живущих по соседству с полем Диким, где кочуют воинственные печенеги, о дреговичах, живущих на болотах, называемых дрягвами. Поведал Мечеслав и о граде Киеве, в котором живет базилевс руссов Владимир, женившийся на сестре императора Василия Анне. Узнала она из уст славянина о широкой и могучей реке Днепр с ее порогами, через которые люди севера, называемые варягами, а иногда варангами, да и сами славяне перетаскивают по суше, на катках, свои суда и через Понт Эвксинский добираются до Константинополя. Рассказывал он и о самом Царьграде, в котором Мануш никогда не была, о его чудесах, красоте, величии, о великолепных храмах, об ипподроме, о соревнованиях и представлениях, которые там происходят, о жизни в городе и во дворце императоров. Поведал также о других краях, где побывал в походах. Умолчал он только о кровавых сражениях, грабежах, жестокостях и насилии, о лишениях, ранах и смерти.
Мануш приносила ему новости о том, что происходит за пределами комнаты. Она рассказывала ему о погоде, про то, что делается в селении, о том, что созрел виноград и скоро будет сбор урожая, что их коза родила маленького беленького и очень забавного козленка. Сообщила, что войска базилевса снова разбили арабов, и граница империи отодвинулась еще дальше. Говорила и о своей семье, вспоминала времена, когда они были все вместе, война – где-то далеко, все были живы, и было им радостно и весело. Часто с грустью вспоминала она Гектора, щенка, привезенного отцом из Анатолии, со временем выросшего и превратившегося в огромного и сильного пса, к которому она была очень привязана. Ворвавшиеся в селение арабы убили собаку, пытавшуюся защитить двор и хозяев. Рассказывала она и смешные истории, заставляя улыбаться Мечеслава, представлявшего, как хозяйская коза прогнала со двора пришедшего по делу соседа, старика Георгия, или слушая истории о другом их соседе, старом Мардарии. Особенно нравилась Мечеславу одна из них.
Как-то раз Мардарий собрался на рыбалку, о чем известил свою старуху. Взяв снасти, он решил прихватить с собою вина и спустился за ним в погреб. Пробуя вино, Мардарий так увлекся, что после обильных возлияний уснул в пустой винной бочке, возомнив себя Диогеном Синопским. Старуха Мардария, не знавшая, что ее муженек расположился в погребе, спустилась туда, чтобы взять круг сыра. И вот когда она оказалась в погребе, Мардарий захрапел, старуха, услышав рычание, раздававшееся из бочки, от неожиданности завопила. Мардарий пробудился от крика, он был весь в паутине и запутался в рыболовной сети, которой укрывался. Кряхтя, чихая и откашливаясь, он полез из бочки. Увидев, что из нее выползает невиданное существо, издавая страшные звуки, старуха еще больше испугалась. Метнув в него круг сыра и кувшин с кислым молоком, выбежала из погреба и призвала на помощь соседей. Сбежавшимся на крик сельчанам она рассказала о страшном чудовище, поселившемся в их погребе. Соседи, вооружившись тем, что попалось им под руку, собрались у входа в погреб, и когда они были уже готовы ворваться внутрь, перед ними внезапно предстал грязный, запутавшийся в сетке, облепленный паутиной и облитый кислым молоком Мардарий. Лицо старика было в крови от раны на лбу, нанесенной глиняным сосудом, брошенным в него перепуганной старухой. Соседи попятились от страшилища, но затем опомнились, и самый смелый из них, старик Георгий, размахнувшись, со всей своей старческой силой нанес удар по чудовищу, которое повалилось на землю и голосом старого Мардария стало проклинать растерянного Георгия. Старуха, признав в неизвестном существе своего мужа, бросилась к нему, старик же, узнав, кто виновник его бед, кинулся к ней, но уже с палкой, которую вырвал у старика Георгия. Соседи, смеясь, еле успокоили старого Мардария, гонявшегося за женой и грозившего утопить ее в пифосе с вином. Вскоре он, помытый и переодетый в чистое, сидел со своими друзьями за столом, воздавая должное вину, которое так подвело его.
Мечеслав, морщась от боли в груди, заливисто смеялся всякий раз, когда Мануш по его просьбе пересказывала эту историю. Но больше всего ему нравилось, когда она читала ему рукописные тексты стихов Иоанна Геометра, «Илиаду» Гомера и особенно поэму, повествующую о жизни Василия Дигениса Акрита, сына арабского эмира и византийки из знатного рода Дуков. Он долгими часами мог слушать о детстве Дигениса, его подвигах, совершенных в отрочестве, о том, как бежал он со своей возлюбленной Евдокией от ее отца, правителя, убивавшего всякого, кто сватался к ней, как преодолели они многие трудности, убегая от погони, посланной родителем, и как были прощены им. Несколько раз просил он Мануш перечитать ему, как Дигенис Акрит победил дракона и как бился с Максимо, индийским потомком великого Александра, царя македонцев, завоевавшего полмира. Но велико было его разочарование, когда узнал он о том, что герой поэмы ушел из жизни не как воин, сложив голову на поле битвы, а умер, искупавшись в ледяной воде.
Славянского воина, очутившегося волею судеб в Византии, носительнице древних культур Эллады и Рима, удивляло, как люди сумели на этих, теперь уже пожелтевших, листах начертать непонятные знаки и передать через них печаль и радость, ненависть и любовь людей, давно сошедших с лица земли. Мечеслав глядел на Мануш, упиваясь каждым ее словом, каждым жестом, ее смехом и улыбкой, голосом, напоминавшим звонкое журчание ручейка, и любил, любил, любил.
Однажды, слушая чтение Мануш, Мечеслав задремал и почувствовал сквозь дрему, как ее ладонь ласково погладила его щеку, а затем теплые губы девушки на миг прильнули к его губам. Он лежал, пытаясь не шелохнуться, делая вид, что продолжает спать. Он боялся открыть глаза, боялся спугнуть ее чувства, боялся развеять этот чудесный сон. Когда он приподнял веки, Мануш уже не было, и только свет уходящего за горы солнца лился в комнату, придавая всему красноватый оттенок.
На следующее утро Мечеслав начал вставать и ходить, правда, пока при помощи Минодоры и Мануш. Первый раз за много дней Мечеслав вышел из дома. На дворе ласково светило солнце, от легкого ветерка подрагивали листья на фруктовых деревьях, росших здесь же, их ветки, отяжеленные красными, желтыми и оранжевыми плодами, клонились к земле. Год выдался урожайным, земля щедро одарила людей за их труд. Женщины усадили Мечеслава на скамью, стоявшую у стены, ту самую, на которой он когда-то задремал, охраняя этот дом от незваных гостей. Мечеслав с наслаждением подставил лицо теплу солнечных лучей и, вдыхая полной грудью свежий горный воздух, посмотрел на небо. По светло-голубому полю медленно плыли похожие на белых овец кудрявые облака.
– Жить-то как охота, Мануш! – восторженно произнес он на русском.
Не поняв его слов, но услышав среди них свое имя, девушка вопросительно посмотрела на Мечеслава. Мечеслав, указывая на ореховое дерево, перешел на ромейский язык, сказал:
– Принеси мне вон ту толстую ветку, что лежит под деревом, и мой нож.
Мануш принесла ветку и, сбегав в дом, вернулась с ножом и стала с интересом наблюдать за его работой. Мечеслав точными ударами ножа отсек все лишнее с ветки, затем начал быстро и умело обрабатывать ее, будто был он не воином, привыкшим сражаться, а мастером-древоделом. Вскоре он держал в руке резной посох, увенчанный искусно вырезанной из дерева конской головой.
– Красиво! – сказала Мануш, с восхищением посмотрев на изделие Мечеслава.
– Теперь мы не будем отвлекать твою матушку от дел, я смогу опираться на посох, – сказал Мечеслав и при помощи Мануш поднялся со скамьи. Немного прогулявшись по двору, они направились к дому. Мечеслав медленно, часто останавливаясь, шел по дорожке в сопровождении Мануш. А ему казалось, что он не идет, а летит, забыв о ранах, ушибах и боли, потому что рядом шла любимая им. Он чувствовал ее плечо, на которое, жалея Мануш, опирался лишь слегка, стараясь переносить всю тяжесть своего тела на посох. Он слышал ее дыхание, ощущал запах ее волос, прикосновение упругой девичьей груди и был готов всю жизнь ходить вот так с посохом, лишь бы быть всегда с нею, и сожалел о том, что не все в жизни получается так, как хочется.
