Госпожа министерша

Васа. Нет, но ты написал, что она отвратительная баба, а это подделка.

Чеда. Ну, насчет этого не знаю.

Васа. А знаешь, друг, этим ты совершил самый большой грех, какой только может совершить живой человек. Убьешь человека – найдешь у закона какие-нибудь смягчающие обстоятельства; ограбишь церковь – опять найдешь у закона снисхождение; подожжешь у соседа дом – тоже; но если ты открыто скажешь о теще, которую считают добродетельной, что она отвратительная баба, то нет такого закона на земном шаре, чтобы найти для этого преступления смягчающие обстоятельства.

Чеда. Я, видите ли, этого не знал.

Baca. Конечно, не знал, не знал ты и того, что все это дело плохо для тебя кончится. Давай-ка мы с тобой серьезно поговорим.

Чеда. Знаю, знаю уж, вы хотите мне посоветовать оставить жену.

Васа. Да нет, какая там жена, сейчас речь идет о более важных вещах, чем жена. Оставь то, о чем я с тобой раньше разговаривал: это я говорил по министершиной указке и тогда, конечно, должен был говорить всякую чепуху. А вот то, о чем я хочу поговорить с тобой сейчас, – это уже по моему собственному разумению.

Чеда. Итак, я слушаю.

Васа. Все это дело с газетами, как ты и сам видишь, зашло далеко, весьма далеко. Сам Сима оказался в очень трудном положении. Он недавно говорил нам по телефону, что дело будет вынесено на заседание министров еще сегодня до полудня.

Чеда. Это хорошо!

Васа. Знаешь, я кое-что придумал – и целиком уж своим умом, – как сделать, чтобы это дело каким- нибудь образом замять!

Чеда. Ну и замните!

Васа. А как я могу замять! Я тут ничего не могу, только ты можешь. Если бы ты, например, написал прямо так: то, что я наплевал, согласен вылизать.

Чеда. А кто будет вылизывать?

Васа. Ты, брат!

Чеда. Нет уж, извините!

Васа. Да нет, так только говорится. Надо просто написать: все то, что я написал в газетах, – неправда.

Чеда. Я понимаю, но ведь это правда

Васа. Знаю, что правда, но… братец мой, правда никогда не говорится в глаза, и правда никогда не печатается в газетах. Правда удобна, чтобы вразумить с глазу на глаз, в семье, а где же ты видел или слышал чтобы правда говорилась открыто?

Чеда. И все это по вашему собственному разумению.

Васа. Конечно. Видишь ли, я думаю, если б ты так написал, я отнес бы Симе до заседания. Они на министерском заседании к нему: «Что это такое, господин Сима, в газетах?» А он им: «Пустяки, извольте вот прочесть!» – и развернет твое письмо.

Чеда (как бы в восторге). Ах как было бы хорошо!

Васа. И я думаю, было бы хорошо. А то ведь, видишь, иначе они ему могут сказать: «Братец Сима, ты осрамил весь кабинет, и, чтобы спасти его репутацию, подай-ка, братец Сима, в отставку!»

Чеда (изображая еще больший восторг). Ах как было бы хорошо!

Васа. Что?

Чеда. Вот это!

Васа. Чтобы Сима подал в отставку?

Чеда. Конечно.

Васа(разочарованно). Ишь ты!.. И чего я все это говорю, язык себе мозолю. Я- то думал, что говорю с умным человеком.

Чеда. И я так думал, разговаривая с вами, но, как видно, мы оба ошиблись.

Васа. И еще как ошиблись!

XIV

Пера Каленич, те же.

Каленич (входит с улицы). Здравствуйте, здравствуйте!

Васа. Здравствуй!

Каленич (Чеде). Честь имею представиться, Пера Каленич. (Васе.) Дома тетя Живка?

Чеда. А господин?…

Васа. Наш родственник.

Каленич. Ближайший родственник по женской линии.

Чеда. Очень приятно. Я зять тети Живки.

Каленич (жмет ему руку). Вы? Боже мой, а мы с вами незнакомы. Слушайте,