Покойник

самоубийцей».

Спасое. Алеша?

Анта. Значит, ты возложил венок на могилу Алеши?

Любомир (в отчаянии). Вот теперь мы знаем всё. Как видите, положение отчаянное!

Спасое. Конечно, отчаянное!

Любомир. В такой момент и в таком волнении мы даже не в состоянии предусмотреть все последствия…

Анта. Ну, конечно, не в состоянии. (Новаковичу.) Вот, например, вы остались бы вне брака.

Рина (крепко обнимает Милана). Ах нет, только не это!

Анта (к Спасое). А ты остался бы без наследства.

Спасое. А ты отправился бы на год на каторгу.

Ант а. Опять! Я же тебе сказал, что я к этому слову чувствителен.

Спасое. Знаешь, я только хотел изложить все последствия. Но есть одно, и самое тяжелое: это господин Джурич. Что скажет обо всем этом господин Джурич?

Новакович. Человек, вложивший весь свой опыт, весь свой авторитет и связи в то огромное предприятие, в которое мы вложили лишь капитал и знания, – что скажет он? Ведь если согласиться с таким положением вещей, то есть если признать, что Марич жив, – все наше предприятие рухнет до самого основания.

Анта. Это еще не самое страшное!

Спасое. Не самое страшное? То есть как не самое страшное? Ты когда-нибудь слышал о большой финансово-промышленной компании, акционерном обществе «Иллирия»?

Анта. Да, слышал, знаю!

Спасое. Это, сударь, компания, которая берет у государства концессию на осушение всех болот, участков, затопляемых водой, озер и вообще всех заболоченных пространств в нашей стране. Это большая, двенадцатилетняя работа, предусматривающая сооружение крупных технических объектов: не менее десяти больших железных мостов, около ста бетонных и множество туннелей и сооружений для пропуска паводковых вод. Это нечто грандиозное, понимаешь!

Анта. Я не вижу только, какая здесь связь?

Спасое. Какая связь? Мы в это вложили всё, всё, что имели: господин Новакович на различные гербовые сборы и предварительные расходы – на составление смет и прочее – внес около полмиллиона динаров наличными. Господин Протич, мой будущий зять, а пока жених моей дочери, избран техническим директором всего предприятия. Да, сударь, и избран не потому, что он мой зять, а как специалист. Два года тому назад мой зять напечатал свой большой научный труд «Мелиорация местности». Этот труд явился необычайной сенсацией. На основании труда он был выбран экстраординарным профессором университета, потому что это не просто научный труд, имеющий обычную ценность, а научная революция в области гидротехники, по тем новым методам ведения работ, которые в нем изложены.

Анта (с восхищением). Как это ты так учено говоришь?

Спасое. Я все это зазубрил, выучил наизусть, чтобы уметь сказать об этом предмете.

Любомир (к Спасое). Прошу вас, отец, поговорите о чем-нибудь другом, не надо больше об этом.

Спасое. Я хотел ему объяснить.

Анта. А какое отношение все это имеет к тебе?

Спасое. Прежде всего у этой крупной промышленно-финансовой компании нет основного капитала. Весь капитал, на котором основано это предприятие, заключается в том, что его главный директор господин Джурич – брат министра.

Анта. А Шварц и Розендольф?

Спасое. Шварц и Розендольф – обыкновенные торговые агенты: один – агент какой-то фабрики автомобильных покрышек, другой – фабрики расчесок и тому подобных целлулоидных изделий. Ты скажешь: «Зачем мы вовлекли их в предприятие, если они обыкновенные агенты?» А потому, сударь, что нашей стране, нашим банкам и нашему торговому миру не импонирует предприятие, в котором не было бы какого- нибудь Шварца или Розендольфа. А самое главное, они у нас числятся не просто агентами, мы объявили их представителями крупных иностранных капиталов: Шварц считается представителем бельгийских, а Розендольф – англо-саксонских капиталов. Впрочем, нам капитал и не нужен; когда мы получим концессию, мы, по всей вероятности, ее продадим. Но что нам было необходимо, так это предварительные расходы и залог. Предварительные расходы взял на себя господин Новакович, а под залог я отдал свой трехэтажный дом на Теразии.

Анта. Так ведь ты дал этот дом в приданое дочери?

Спасое. Да, но временно отдаю его под залог. Ну, теперь ты понимаешь наше положение? И представь, после всего этого появляется какой-то покойник, проглатывает этот залог, проглатывает все предприятие «Иллирия»! Можно ли это допустить, скажите, пожалуйста? Можно ли допустить!

Новакович (нервно). Поэтому-то мы и говорим об этом, а не об «Иллирии».

Спасое. О чем?

Рина. О нем, о покойнике. Он может прийти каждую минуту. Каждый раз, как открываются двери, я вздрагиваю.

Спасое (нервничает, но берет себя в руки). Ну… и пусть приходит…

Новакович. Да, но вопрос, как нам вести себя по отношению к нему?

Спасое. Как? Очень просто! Мы не можем признать его живым: это было бы против наших интересов. Следовательно, мы должны относиться к нему как к покойнику.

Анта. Как ты себе это представляешь? Что ж, когда он появится, нам перекреститься?

Спасое. Можешь и перекреститься, а что касается меня, я буду считать, что его не существует. Если он придет, я буду считать, что он не пришел, если он со мной поздоровается, я ему не отвечу. Не могу же я здороваться с покойником?! Нет уж, спасибо!

Анта. А если он заговорит?

Спасое. Буду молчать.

Рина. Я отвернусь; не желаю его видеть.

Спасое. Может быть, вы думаете, я желаю?

Новакович. Значит, вы думаете, лучше всего его не замечать, совсем не замечать?

Спасое. Да, как будто его и не существует.

Все одобряют.

XVI

Анна, те же.

Анна приносит визитную карточку и передает ее Новаковичу.

Все (с ужасом). Он?

Новакович. Он!

Все взволнованы и тупо смотрят друг на друга.

Новакович (в раздумье вертит в руке карточку, потом решается). Пусть войдет!

Анна уходит.

Спасое (некоторое время колеблется, затем решительно). Для меня он не существует.

Все. И для нас.

Все принимают различные позы. Спасое скрещивает руки на животе и смотрит в потолок; Рина прячется за спиной Новаковича; Любомир садится в глубокое кресло и закрывает глаза; Анта вытаскивает из кармана носовой платок, подносит его к носу, начинает сморкаться и остается в таком положении.

XVII

Марич, те же.

Марич (входит и окидывает всех взглядом). Добрый день!

Никто ему не отвечает, никто не поворачивает головы. Все остаются в прежних позах.