— Тысяча чертей! Хлопковый король! — оттенком невольного почтения к более богатому воскликнул плантатор.
— Повторяю: к вашим услугам!
— Тысячу раз спасибо, сэр!
— Впрочем, и вы известны мне: как не знать одного из наших самых солидных и уважаемых поставщиков сырья. Когда Железный Жан рассказал, что тут случилось, я тотчас помчался спасать основного партнера[73] фирмы. Надеюсь, вы сможете быстро восстановить производство. И построите новый дом.
— Я бы очень этого хотел, но увы!..
— Наша компания с удовольствием поможет.
— Дело в том, что я разорен…
— Значит, вам не остается ничего другого, как согласиться на мое предложение.
— Мы обязаны вам жизнью.
— Сие не имеет никакого отношения к бизнесу. Вам достаточно будет одного миллиона долларов?
— Но это же огромная сумма! — воскликнул дон Блас, потрясенный непринужденностью, с которой молодой человек назвал цифру.
— Да, сэр… огромная. Ну, так вы согласны?
— У меня нет никаких гарантий.
— Почему же? А ваше честное слово?
— А если я умру?
— Возьмите меня в долю… двадцать процентов меня устроят. Я люблю работать и ненавижу безделье. Это дело с железной дорогой меня не увлекает. Соглашайтесь, дон Блас. Уверяю вас, через десять лет мы станем вице-королями хлопка!
Склонив голову и нахмурив брови, плантатор задумался. Ведь он терял свободу!
— Согласен! — с усилием произнес дон Блас. — Но с условием: вы будете моим равноправным компаньоном.
— Отлично! Договорились. В лагере у меня сто тысяч. Это для начала. Пошлите за ними. Они нам срочно понадобятся.
— Послушайте, это интригует[74]! Такое бескорыстие с вашей стороны… после нашего спасения…
— Не стоит об этом, прошу вас! Я просто счастлив оказаться полезным. Оставьте за мной право на радость, которую я испытываю, оказывая вам эту услугу.
Гарри Джонс явно чего-то недоговаривал. Впрочем, он даже сам себе не смог бы этого объяснить. Да и то сказать, события в последние несколько часов развивались стремительно и непредсказуемо. Но главное было очевидно — один только вид Хуаны произвел на гиганта неизгладимое впечатление.
В этой драматической ситуации, посреди полыхающего огня, в кольце кровожадных краснокожих она показалась ему живым воплощением человеческой красоты. Увидев ее, он испытал глубочайшее потрясение, а затем неодолимую потребность посвятить себя ей, умереть ради нее.
Даже после победы, когда опасность миновала, американец все еще не мог опомниться — красота порой потрясает больше, чем смерть.
В это время Хуана и Железный Жан совсем случайно оказались рядом у изголовья раненой индианки. Молодые люди испытали бесконечное счастье, пребывая наедине, рядом друг с другом.
Жан, внутренне радуясь чувству выполненного долга, был удивительно робок. Настолько, что даже не осмеливался обратиться к той, которую спас. Рана его больше не беспокоила.
Он забыл о том, что последние двое суток только и делал, что дрался, мчался на лошади, затем опять дрался, презирая смерть. И эту минутную близость Жан посчитал небесным подарком за все перенесенные испытания.
А она, прислонившись к этому огромному, великодушному, бесстрашному и преданному воину, чистому душой, как ребенок, вздрогнула от ужаса, вновь мысленно представив свою короткую и ужасную эпопею[75]. Затем про себя сказала: «Я ему обязана самым дорогим — жизнью!»
Девушке показалось, что она знает его давно. Очень давно! Всегда! Что именно он воплощает в себе героический идеал ее девичьих грез и никто не отнимет у нее такого доброго и сильного защитника.
ГЛАВА 8
Так в задушевной и все более крепнущей близости прошла неделя.
В доме вновь воцарился порядок. Подобно сказочному Фениксу[76] «Прибежище беглеца» быстро возродилось, точно из пепла.
Мистер Гарри Джонс сдержал обещание. Очень скоро прибыли деньги. А с ними и небольшая бригада строителей, которая с жаром принялась за работу.
Молодой миллионер действовал широко, по-американски. Его энергия, быстрый, практичный ум, а также доллары творили чудеса.
Одновременно гигант выказывал всяческие знаки внимания Хуане, которая относилась к нему с симпатией и поистине сестринской любовью.
А дон Блас, выдавая желаемое за действительное, уже видел ее невестой, — а там и женой богатого американца.
Вместе с тем плантатор не мог не заметить, что и Железный Жан ухаживал за Хуаной.
И здесь, в очередной раз проявив недальновидность, дон Блас недооценил силу взаимного и необоримого влечения Жана и собственной дочери. Плантатор не понял характера молодого человека. Он не мог и не хотел признать в нем равного себе.
Конечно, с одной стороны, Железный Жан являлся для него хорошим парнем, которому дон Блас был многим обязан, но с другой — существом низшего порядка, обыкновенным авантюристом, искателем приключений.
Дон Блас также и представить не мог, что Хуана испытывала к своему спасителю совсем иные чувства, нежели просто благодарность и признательность.
Столь очевидная недальновидность в высшей степени гордого и властного хозяина дома рано или поздно должна была привести к катастрофе.
Между тем Андресу удалось скрыться. Несмотря на активные поиски, его так и не смогли найти. Бывшего бригадира не оказалось среди убитых. Тот факт, что самый заклятый враг семейства Герреро остался жив, причинял всем определенное беспокойство.
Зато радовало, что Железный Жан и индейцы — Быстрый Лось и Солнечный Цветок — были практически здоровы.
Однажды утром бледная и заплаканная Хуана прибежала к своему спасителю. Предчувствуя недоброе, тот спросил:
— Сеньорита! Что случилось? У вас такой несчастный вид!
— Жан! — прошептала молодая женщина. — Мистер Джонс попросил у отца моей руки.
Ковбой вздрогнул, словно получил пулю в самое сердце. Сделав отчаянное усилие, он преодолел секундную слабость и погасшим голосом произнес:
— Вы, сеньорита… Жена этого иностранца! Но что сказал ваш отец?
— Ах! Разумеется, он безмерно рад! А я просто убита! Я и не думала о мистере Джонсе!
— Ох! Сеньорита, вы возвращаете меня к жизни! — воскликнул молодой человек, только сейчас осознав глубину своей любви к Хуане.
До сих пор эти два больших ребенка испытывали радость от взаимного общения, близости, одинаковости вкусов, интересов. Но они еще никогда не говорили о любви.
При мысли о расставании, о том, что они больше не увидятся, их сердца распахнулись.
Молодые люди долго, печально и молча смотрели друг на друга, лишь сейчас осознав, насколько жестокой бывает жизнь, только-только приоткрывшая им свои двери.
