обществе белых людей. Выказывая по отношению к белым величайшее презрение и пренебрежение, они тем не менее прежде всего спешат узнать их имена и тотчас же присваивают их себе, щеголяя ими среди своих в родной деревне. Этим объясняется, что часто в самых отдаленных и глухих деревнях, далеких от всяких цивилизованных центров, вы встретите туземцев, зовущихся Маноэль, Антонио, Жуан, Бернардо или Аугостиньо.
На вопрос Шарля Клементино отвечал коротко:
– Я хочу уйти!
– Как, уйти теперь? .. Почему?
– Мы идем слишком далеко!
– Но ведь ты и твои товарищи обещали сопровождать нас еще в течение трех дней пути!
– Это правда, но это слишком долго – еще три дня!
– Если вы самовольно уйдете, то не получите обещанного вознаграждения!
– Это ничего, мы все-таки уйдем!
– Сейчас же?
– Да!
– Но послушайте, ведь это же безумие! Подождите до завтра: ты проводишь нас к индейцу, который должен снабдить нас пирогами!
Клементино на это ничего не ответил.
– Знаешь ты этого индейца?
– Да.
– Кто он такой?
– Это мой дядя!
– Так почему же ты не хочешь повидаться с ним?
– Он – канаемэ!
– Что ты городишь! Здесь нет никаких канаемэ!
– Все, кто убивает, те канаемэ!
– Тот, кого он убил, этот твой дядя, был тебе друг или родственник?
– Да, это был мой брат!
– Хм, черт возьми! Значит, твой дядя ужасный негодяй.
Клементино пожал плечами и с величайшим равнодушием прошептал:
– Да, негодяй!
– А ведь ты говорил, что он твой друг?
– Да, это правда, он мой друг!
– Ты говорил, что долго жил с ним?
– Это правда, я долго жил с ним.
– Даже и после того, как он убил твоего брата?
– Да, господин!
– И ты не подумал отомстить за брата?
– Я не знаю! – отозвался Клементино удивленно, по-видимому, совершенно недоумевая, что это значило – отомстить.
– Так, значит, потому только, что твой дядя канаемэ, ты не хочешь проводить нас к нему?
– Я не знаю!
– Да ведь ты только что сказал мне это!
– Да, господин!
И Клементино вопреки всякой логике продолжал говорить как автомат, причем доводы Шарля не поколебали в нем его животного, бессмысленного упорства.
Шарль, которому удалось привязать к себе тапуйев, береговых индейцев, и завоевать симпатии славных и умных мундуруку, совершенно не понимал этого умышленного тупоумия. Ни он, ни его товарищи не могли уяснить столь удивительной разницы между людьми одной и той же расы, живущими на сравнительно незначительном расстоянии друг от друга и при условиях, мало чем отличающихся одни от других.
– Я сильно опасаюсь, – проговорил он по-французски своим товарищам, – чтобы нам вскоре не пришлось рассчитывать исключительно на свои собственные силы!
Затем он снова обратился к Клементино.
– Но послушай, ты окончательно решил уйти?
– Да!
