если не пируют с контрабандистами. Надо этим воспользоваться. Раздень поскорее часового, а я сделаю то же самое со своим. Одежду свяжи в узел. Да не забудь ни шапки, ни сабли, ни ружья. Захвати патроны. Ну, так. А теперь пойдем. Унесем амуницию обоих, она нам пригодится.
– Послушай-ка, сынок, не запереть ли обоих на наше место, в хижину?
– Что ж, – это было бы очень хорошо.
– Только завяжем им поплотнее рты, чтоб они не заорали слишком рано, если очнутся… Ну, теперь полегоньку протолкнем их в окно.
– Они упадут и разобьются.
– Уж это их дело. Мы же пролезли, а они что за большие господа. Да и спуститься гораздо легче, чем влезть.
Руководствуясь этим прекрасным доводом, старый матрос с обычной серьезностью просунул полумертвых таможенных через узкую щель между решеткой и косяком, сильным толчком столкнул их вниз, поставил решетку на прежнее место и сказал, подбирая с земли амуницию:
– Как хочешь, а по-моему, нам следует избегать городов и направлять свой корабль к лесу.
– Виктор, ты можешь ходить? – спросил Фрикэ у китайца.
– О, я могу ходить очень холосо.
– Тогда идем!
Вдруг парижанин, как ни старался удержаться, прыснул со смеху.
– Позволь узнать, сынок, над чем ты смеешься?
– Да очень уж смешно. Я думаю о наших узниках. Знаешь, мне вся эта история напоминает балаганного Петрушку. Помнишь, как Полишинель в тюрьме колотит жандармов, избивает до полусмерти комиссара и убегает из тюрьмы, оставив их там вместо себя?
Виктор не имел понятия о Полишинеле, но, видя своего друга хохочущим, смеялся и сам во все горло.
Приятели шли около часа и скоро очутились в густом, дремучем лесу, где они могли считать себя в безопасности от погони. Возле одного дерева они сделали привал и, растянувшись на земле, стали дожидаться утра. Голод начинал давать о себе знать, и потому понятно, что все трое горячо желали, чтобы скорее взошло солнце.
К счастью, как только первые багряные лучи солнца заиграли на деревьях, наши беглецы повстречали двух черных туземцев, которые несли продавать португальцам разную провизию.
Они дружелюбно подошли к нашим приятелям и предложили им: один – превосходных золотистых лепешек самого аппетитного вида, а другой – меду, опрятно наложив его на широкие листья вместо тарелок. Великодушие этих первобытных людей глубоко тронуло наших горемык-европейцев, которые от людей цивилизованных видели за последнее время только одни мерзости.
Островитяне, радуясь, что их гостинцы пришлись по вкусу, громко хохотали и гортанно произносили какие-то непонятные фразы. К счастью, они знали несколько слов по-малайски, и Виктор взялся быть переводчиком. Европейцы узнали, что их новые знакомцы живут в горах, в деревне, до которой можно дойти к полудню, – это значило часов через шесть, – и что чужеземцы будут радушно приняты, если пожелают туда отправиться.
– Вы так добры, мои милые островитяне, – не переставая твердил Фрикэ. – Как жаль, что у нас нет ни копейки, чтобы вас вознаградить! Хоть бы безделушка была какая-нибудь из тех, что так нравится здешним жителям, – и того нет. Знаешь, этот пирог очень вкусен: точно из настоящей пшеничной муки. Хотелось бы мне знать, из чего он сделан?
– Твоя правда. Таких сухарей я готов пожелать всем матросам в мире.
Произнося эти слова, старый боцман машинально развернул платье таможенного, которое ночью служило ему вместо подушки. К его удивлению, оттуда выпало множество серебряных и медных монет, со звоном покатившихся по земле.
У островитян загорелись глаза. Они знали цену металлическим деньгам, знали, что эти монеты можно превратить в водку и доставить себе на несколько часов величайшее наслаждение. Фрикэ поймал их взгляд на лету и покатился со смеху.
– Эти деньги приобретены нечестным путем, но вам до этой тонкости нет дела. Возьмите, друзья, положите эти кружочки себе в карманы, если они у вас есть. Знаешь, Пьер, это, наверное, деньги пирата, и я очень рад, что так получилось. Только на этот раз пусть не оправдается пословица, что неправедно нажитое добро впрок не идет. Пусть оно идет впрок этим добрым островитянам.
Восхищенные дикари поделили между собой голландские флорины и, находя, что день для них выпал достаточно удачный, решили не ходить дальше и остаться со своими новыми друзьями. В город они успеют сходить и в другой раз, а провизию можно съесть дорогой, возвращаясь потихоньку в деревню.
Европейцы охотно согласились с этим планом, обеспечивавшим им несколько дней отдыха. Основательно отдохнув, они тронулись в путь вслед за островитянами. По едва приметной тропинке пришли они, после многих поворотов, к подошве высокой горы и стали на нее подниматься. Подъем был нелегок, но зато и награда за труд была не маленькая. Помимо прелестного вида, открывшегося перед ним, они могли насладиться чистым горным воздухом, жадно вдыхая его своими легкими, насыщенными болезнетворным, влажным воздухом болотистой долины. Их больше не окутывал густой, удушливый туман, сквозь который с трудом пробиваются солнечные лучи, они легко и свободно шли по склону, на котором росли роскошные кофейные деревья, свидетельствовавшие о непонятной беспечности колонистов.
Следует заметить, что португальцы, живущие в восточной части Тимора вот уже три века, до сих пор не догадались строить дома на возвышенных местах, хотя редко кто из них не болеет болотной лихорадкой. Леность до того в них въелась, что они оставляют без обработки огромную полосу плодороднейшей земли, на которой свободно растут кофейные деревья. Больше того, они сами лишают себя драгоценнейшего в мире злака, существование которого в этих местах поражает путешественника. Я говорю о пшенице, которая превосходно растет здесь на низменных местах.
Фрикэ размышлял, глядя на небольшое поле пшеницы, тонкие, но крепкие стебли которой гнулись под
