А Пизани медленно прошел столовую, отворил дрожащей рукой дверь в спальню и отскочил назад, полный суеверного страха.
В комнате никого не было.
ГЛАВА V
– Ну-ка, Пьер, скажи, что ты думаешь о добрых людях, у которых мы поселились? Теперь твоя очередь говорить: ты слышал, что говорит Князек. Он катается здесь, как сыр в масле; все даяки в здешнем кампонге, от старого до малого, мужчины и женщины, носят его на руках.
– Я, мой мальчик, думаю то же, что и он. После наших злоключений в прошлом месяце нам здесь очень хорошо и привольно. Делаем, что хотим, отдыхаем, когда угодно… совсем, как матросы ластового экипажа.
– Я никак не думал, что нам удастся устроиться настолько удобно в такой глуши, улаживая понемногу и свои дела.
– А недурно идут они, делишки-то. Даяки наши, хоть и очень нежны со своими друзьями, но и врагу не дают спуску, если понадобится. Ловко они умеют крошить этих малайцев.
– И какие они храбрые, верные, преданные! .. Господин Андрэ набрал здесь молодецкий армейский корпус.
– Если так будет продолжаться, то не пройдет и двух недель, как весь остров охватит восстание, и тогда держись, раджа!
– К нам постоянно примыкают новые союзники. Каждый день являются гонцы от разных племен и таинственно сообщают, что у них только ждут сигнала.
– Послушай, а где господин Андрэ?
– В большой хижине. Он держит совет с Туммонгонгом. У нас скоро будут новости…
– Знаешь, Фрикэ, я все больше и больше тебе удивляюсь.
– А что? – спросил Фрикэ, смеясь.
– Ты начинаешь говорить по-даякски. Ты знаешь почти все обыденные слова и скоро будешь говорить совсем правильно.
– Да и ты скоро научишься.
– Ну, вот еще!
– А ты вот как делай: каждое утро упражняйся в их диалекте, понемногу заменяя французские слова даякскими, и научишься.
– Ни за что. Это уже было. Я пробовал делать так на морских стоянках. Раз, помню я, стояли мы у Мартиники. Так что ты думаешь? Совсем разучился говорить по-человечески. Коверкаю свой язык на тамошний лад, да и только. Стал раз командовать своей пушкой, да и глотаю «р». И Бог ты мой, что это было!
– Воображаю, как все потешались!
– Да нельзя было не потешаться.
– Ну, что же, ничего; на Мартинике народ картавый, а даяки произносят звуки очень чисто. Здесь ты не испортишь выговора.
– Честно говоря, я уже начинаю понимать, что вокруг меня лепечут. Ну, да хватит об этом. За дело. Если мы так будем копаться, то не наполним арсенал вовремя.
Чтобы покончить с разговором, Пьер затянул под нос матросскую песенку и снова принялся начинять порохом патроны, которые кучей лежали перед ним. Патентованному боцману эта работа была не в диковинку. Его толстые пальцы действовали удивительно проворно, приготовляя патрон за патроном. Работа быстро подходила к концу, старый матрос принялся поддразнивать Фрикэ, который трудился над первобытным кузнечным мехом, стараясь заставить его действовать на горне небольшой даякской кузницы.
– Что, пустомеля? Говорил я тебе: не болтай так много. Вот мои патроны-то и готовы, а твой свинец еще нет.
– Черт возьми! Да я просто не знаю, что делать с мехом: не дует и конец. Жару получается не больше, чем нужно на сотню каштанов. А у меня, по меньшей мере, три килограмма свинца.
– Дуй, сынок, дуй, ничего! Поднатужься!
Кузнечный прибор у даяков действительно прост до наивности: это прямой бамбуковый цилиндр, в который вставлен поршень на длинном стержне; внизу к цилиндру приделана глиняная труба фута в три длиною, к концу суженная и направленная к огню. Вот и все. Поршень так и ездит по цилиндру, труба направлена превосходно, приток воздуха сильный, а бедный Фрикэ трудился до кровавого пота и все не мог довести жар до нужной степени.
– Насилу-то! Слава тебе, Господи! Пора! – сказал он наконец, поднося боцману большую железную ложку с расплавенным металлом.
– Нужно отлить триста пуль. Это пустяки. Через два часа наши патроны будут готовы.
– Отличная выдумка – эти вечные патроны, ими можно пользоваться без конца.
– Так и есть. А то при нашей стрельбе понадобился бы целый артиллерийский ящик.
