— Все это, месье, получается благодаря маленькой стреле из бамбука. Ничего особенного, не длиннее и не толще спички. Заточена как игла, а сзади небольшой хохолок, вроде бы как из растительного шелка… [150]
— Стрела отравлена. Не так ли? Это, должно быть, кураре [151] .
— Да, месье, что-то в этом роде. Только Генипа называет яд вурай, или вурари. В точности не знаю.
— Мне он известен… теоретически. Если он проникает в организм через рану, наступает смерть. Правда, его без опасности для своего здоровья можно отсосать.
— Я его и не нюхал. Хотя мне приходилось есть обезьяну, убитую из сарбакана… О, месье!.. Еще один. И еще…
Фишало, до сих пор не размыкавший уст, с жаром воскликнул:
— Прекрасно сработано! Я буду рад, когда он уложит их всех. Это из-за них я чуть было не утонул.
Бандиты, растерянные, обезумевшие от страха, стали отходить от гамака. Не понимая, откуда ведется этот бесшумный расстрел, они затравленно озирались вокруг, как животные, попавшие в ловушку. Самые ретивые обратились в бегство. Однако им не хотелось уходить слишком далеко, несмотря на смертельную опасность, неумолимо преследовавшую их. Они решили тоже найти укрытие, как и их таинственный преследователь, чье месторасположение не могли определить расширенные от ужаса глаза каторжников.
Бандитов осталось только четверо, и они, как загнанные животные, сбились в кучу у горящих обломков хижины, где по-прежнему, словно саван, лежал гамак Мадьяны. Один из них спрятался в яме и, скрытый ветвями, направил дуло карабина туда, откуда, по его мнению, стреляли.
А индеец, еще, более незаметный, чем когда-либо, устроился так, что перед ним оказался фланг группы бандитов. Двое были повернуты к нему боком, распластавшись на земле и вытянув шеи, смотрели туда, откуда он только что уполз.
Его губы искривились в жестокой усмешке. Он разложил две стрелы на расстоянии своей кисти одна от другой, а третью всунул в отверстие и навел сарбакан на неприятеля.
Железная Рука, Мустик и Фишало, потерявшие гида из виду, ждали затаив дыхание. Генипа по- прежнему ухмылялся и следил за целью, шириной в три пальца — это часть горла, кровеносные сосуды которого сразу же впитают яд, неся немедленную смерть.
Индеец прильнул губами к сарбакану и дунул: «Пффтт!»
Раздался крик.
Быстро, как только было можно, краснокожий протолкнул в сарбакан вторую стрелу и еще раз дунул. На той стороне — опять вой!
Раненые пытались подняться, дергались в конвульсиях [152], били по воздуху скрюченными руками, старались отползти назад, вертясь волчком. Неожиданно раздался выстрел, прозвучавший в невыносимой тишине подобно грому.
Сарбакан, пробитый на уровне кистей рук несгибаемого стрелка, разлетелся в щепы. Индеец был обнаружен человеком, спрятавшимся в кустах. Пуля, выпущенная в спешке и почти наугад, не задела краснокожего, но обезоружила его. Генипа отпрыгнул назад, как тигр, и исчез в кустах.
Железная Рука решил, что настало время вмешаться. Он схватил винчестер Мустика, прицелился в бандита, которого высмотрел сквозь дым, и нажал на спусковой крючок.
«Трах!..»
Раздался сухой, несильный шум щелкнувшей собачки [153]. Но подмоченный винчестер дал осечку.
— Гром и молния! — прорычал Железная Рука.
Он быстро вынул отказавший патрон и заменил его другим.
— Проклятие! Ружье, полное песка, мелких камешков, не стреляет! Ладно. Вперед! И будь что будет!
И хотя броситься вот так в открытую на замаскированного врага — чистое безумие, Мустик и Фишало не колебались ни секунды.
Мальчишка крикнул фальцетом: «Вперед!» А Фишало, беспомощный на воде, но бесстрашный на суше, грозно прорычал: «Вперед! Черт возьми! Вперед!»
Эти крики и неожиданное появление трех друзей, про которых бандиты думали, что они застряли в трясине, привели негодяев в ужас. Кроме того, каторжники не знали, следует ли за первой группой вторая, готовая тоже вступить в бой. И тогда, дрожа и спотыкаясь, умирая от страха, они покинули свое укрытие и со всех ног бросились в лес. Несколько минут — их уже и след простыл.
Железная Рука не стал преследовать бандитов: это и опасно и бессмысленно.
Но он быстро подбежал к тому, что оставалось от хижины и откуда все еще поднимались тонкие струйки дыма.
Однако краснокожий опередил его. С неслыханным проворством, удивительным для такого на вид бесчувственного, апатичного [154] человека, в жилах которого будто течет не кровь, а кокосовое молоко [155], Генипа подбежал… нет, подлетел к гамаку, как быстрая гвианская лань [156] . И не медля ни секунды, приподнял его.
Бледная, осунувшаяся Мадьяна предстала перед ним во всей своей креольской красоте.
Девушка тихо вздохнула, и ее глаза медленно открылись навстречу огромному закатному солнцу. Она узнала индейца и прошептала:
— Генипа… О! Благодарю… банаре (друг). Он ответил:
— Пришел белая человек.
— А, да… тот великодушный белый, который там… у Джека…
— Да, твоя правильно говорить… твоя приятеля…
Опередив Мустика и Фишало, Железная Рука, перепрыгивая через пни, разные обломки, кустики, быстро преодолел место, где царили уныние и заброшенность. Он подбежал в тот момент, когда Генипа, вытащив нож, перерезал веревки, которые в течение долгого времени стягивали ноги мученицы. Еще неспособная двигаться, вся разбитая, но светящаяся радостью, девушка попыталась улыбнуться…
Она протянула свои дрожащие руки к капитану, тот схватил их и воскликнул:
— Мадьяна! О!. Мадьяна! Ты свободна… Да, свободна!
На опушке леса, ставшего совсем темным, прозвучал выстрел.
Мустик и Фишало услышали просвистевшую пулю и увидели, как Железная Рука судорожно дернулся. Он тяжело упал на колени, пораженный прямо в грудь, а по волосам Мадьяны прошло легкое дуновение.
Мустик испуганно вскрикнул и подбежал к Железной Руке. Фишало сжал кулаки:
— Сволочи!
Юноша и подросток подхватили под руки любимого хозяина. Ослепленный слезами, малыш прошептал:
— Ничего плохого не будет… Ведь правда, месье, ничего не будет?
Мадьяна в ужасе остолбенела, не в силах ни кричать, ни плакать.
Она только тихо застонала. Жизненные силы, которые только-только стали к ней возвращаться, вновь покинули ее. Она стала медленно оседать и застыла в неподвижности, бледная, бездыханная.
Часть вторая
КОРОЛЬ КАТОРГИ
ГЛАВА 1
Сен-Лоран-дю-Марони [158]. Часы показывали восемь часов утра. Погода стояла тяжелая: было сыро и душно. На свинцовом небе висело раскаленное солнце. Одетый в куртку с голубыми обшлагами и воротником, в белом шлеме, с револьвером у пояса рассыльный при
