оружием или применяя его. В пистолете может не быть ни единой пули, однако ограбление будет признано состоявшимся. Состав преступления соответствует закону, где говорится об угрозе оружием или применении оружия.
Итак, меня обвинили в афере с обменом банкнот, другими словами, в мошенничестве. Согласно обвинению, я проделал свой фокус в шестнадцати магазинах. Однако полиции удалось получить показания лишь нескольких продавцов, признавшихся в недостаче. От вынесения приговора меня спасло на самом деле то, что полицейские пытались добиться и не добились свидетельских показаний от девушки, работавшей кассиром в банке. Многие люди никогда не признаются в том, что их вот так лихо провели с банкнотами, из-за чего потом случилась недостача. В ходе предварительного слушания дела, которое полиция хотела раздуть до федерального уровня, меня спросили, ходил ли я в банк. Я отказался это подтвердить. Я знал, что та молодая девушка, на которую рассчитывали полицейские, не показывалась в суде. После того, как меня выпустили под залог, я наведался в банк, где она работала. Я поинтересовался у девушки, были ли у нее полицейские. Она ответила утвердительно и добавила, что они старались убедить ее в том, что я ее обманул. Она сказала, что не могла свидетельствовать против меня, зная, что я ничего такого не делал. Я попросил девушку прийти в суд, чтобы выступить в мою защиту. Она явилась в суд и объяснила судье, что полицейские настойчиво уговаривали ее дать показания, но она не согласилась.
У меня был главный аргумент для своей защиты. Я сделал упор на желание полицейских во что бы то ни стало добиться для меня обвинительного приговора. Поэтому они намеренно завели на меня уголовное дело. Я обратил внимание судьи на следующий факт: продавцы, у которых была недостача, все равно ее обнаруживали — либо пока я еще находился в магазине, либо в конце рабочего дня. Однако никто из них не уведомлял об этом полицию. Полицейские выискивали таких продавцов, спрашивали, а не случалась у них недостача, и предлагали им заработать пять или десять лишних долларов — своего рода плату за свидетельские показания. Большинство людей, подытожил я, не настолько честны, как девушка-кассир из банка.
Второй довод, который я использовал для своей защиты, заключался в следующем. Если после меня кто-либо еще обменивал банкноты до подсчета наличности в кассе, вполне возможно и, скорее всего, так и обстояло дело, что недостача случилась не по моей вине. Денег могло не хватить и по другой причине. Так я добился освобождения за недостаточностью улик.
Что касается следующего серьезного судебного дела из трех, с которыми я столкнулся, то на этот раз меня обвинили в краже книг из магазина, находившегося неподалеку от колледжа, а также в том, что я взломал машину одного из студентов и прихватил и его книги. Студент сообщил в книжный магазин о краже своих книг. Служащие магазина стали отслеживать книги, подходящие под описание, которое дал студент. Я не брал этих книг, хотя они и оказались у меня на руках. В то время я без конца играл в азартные игры. Кое-кто из задолжавших мне деньги студентов расплачивался книгами. Книги шли за деньги потому, что их можно было продать в магазин, так как они были необходимы студентам для учебы. Я понятия не имел, откуда взялись эти книги, хотя у меня и мелькнуло подозрение насчет того, что они краденые.
Я подсчитал, что скопившиеся у меня книги потянут долларов на шестьдесят. Когда возникла нужда в деньгах, я послал свою двоюродную сестру в книжный магазин, чтобы продать книги. В магазине книги у нее отобрали, заявив, что они были украдены. Ей не дали никаких денег взамен. Я отправился в магазин сам. Я сказал тамошним сотрудникам, что они не имеют права конфисковывать принадлежащие мне книги без всякого на то законного основания. Им было известно, что я учился в колледже. Они также знали, что в любое время могут вызвать полицию. Но я уперся на своем и сказал, что, если они прямо сейчас не вернут мне книги, я наберу в магазине книг на сумму, равную стоимости моих, и не подумаю расплачиваться. Книги мне отдали, и я отправился на занятия.
По-видимому, магазин сообщил о случившемся в деканат, а оттуда уже вызвали полицию. В колледж прибыла городская полиция, и меня вместе с книгами отправили сначала в полицейский участок кампуса, после чего отвели в деканат. Никто не мог арестовать меня, ведь для этого не было никаких оснований. В магазине хотели подождать, пока студент, заявивший о пропаже книг, не опознает их, вернувшись из армии. Декан сказал, что даст мне расписку, но книги останутся у него до возвращения истинного владельца. О какой расписке могла идти речь, ответил я, если это были мои книги и мою собственность нельзя было отобрать у меня без постановления суда. В противном случае, это значило бы нарушения моих прав, закрепленных в Конституции. «Итак, — добавил я, обращаясь к декану, — если вы попытаетесь конфисковать мою собственность, то я попрошу полицейских арестовать вас». Полицейские застыли в растерянности и выглядели глупейшим образом, не зная, на что решиться. Декан сказал, что тот студент будет отсутствовать еще около недели. Декан хотел забрать у меня книги. Но я взял их со стола и заявил: «Я здесь учусь, так что когда у вас появится желание побеседовать со мной, я приду к вам». С этими словами я вышел из кабинета декана. Они не могли сообразить, что же такого сделать с бедным угнетенным негром, который разбирался в их законах и имел чувство собственного достоинства.
Против меня все-таки выдвинули обвинение. В суде я вновь защищал себя сам. Дело вращалось вокруг опознания книг. Студент знал, что у него похитили книги, в магазине тоже знали, что несколько книг у них пропало. Опознание так и не состоялось, но меня обвинили в краже. Перед этим я хорошенько припрятал книги, так что ни одна душа не могла бы их отыскать. В суд я пришел, естественно, без них. Меня вызвали в суд, хотя против меня не было никаких улик. Я выиграл дело, прибегнув к самозащите. Особенно мне помогли перекрестные допросы свидетелей.
На место для свидетелей вызвали женщину, которой принадлежал книжный магазин. В канун прошлого Рождества она приглашала меня к себе домой, и после этого я виделся с ней время от времени. Она порядком разозлилась, когда я не захотел продолжать с ней отношения. Я намеревался вывести ее на чистую воду, но как только я наметил эту линию в своих вопросах, судья счел мою попытку оскорбительной и прекратил процедуру допроса свидетельницы. Однако она уже успела разразиться рыданиями. По моим вопросам и реакции свидетельницы присяжным стало ясно, что у владелицы магазина были личные причины, чтобы свидетельствовать против меня.
На свидетельском месте оказался декан, и вот тут для меня началась настоящая работа. Хотя суду не были представлены в качестве доказательства якобы украденные мною книги, декан сказал, что похожие на пропавшие книги были у меня в тот день, когда полицейские привели меня к нему в кабинет. Я задал декану вопрос: «Так если полицейские находились прямо в вашем кабинете, почему же вы не арестовали меня тогда?» Он ответил, что не был уверен в своих правах. Этого признания я и добивался. «Вы хотите сказать, — спросил я декана, — что вы учите меня, посещающего ваш колледж, правам, не зная даже ваших собственных прав? Вы преподаете мне, а сами не имеете представления об основных гражданских правах?» Затем я повернулся к присяжным и указал им на эту вопиющую странность. Судья пришел в ярость и чуть было не обвинил меня в оскорблении суда. На самом деле, я действительно выражал презрение, причем не только по отношению к суду. Вся их система эксплуатации вызывала у меня негодование. Зато я начинал понимать ее все лучше и лучше.
Я хорошо знал, о чем подумали присяжные, услышав, как декан расписался в незнании собственных прав. Я использовал его невежество в свою пользу. У людей автоматически возникла следующая мысль: «Получается, что вы, профессор колледжа, не знаете чего-то простого и основного?» Заронив эту мысль в сознание присяжных, я добился того, что они не приняли показаний декана.
Присяжным я сказал, что собираю книги и торгую ими. У меня нашлось несколько экземпляров, похожих на те, которые были внесены в обвинительный акт, — те же названия, авторы и т. д. Присяжные изъявили желание посмотреть на книги. Я сказал судье, что мог бы сходить домой за ними. Судья ответил, что невозможно было остановить заседание (а меня обвиняли в совершении судебно-наказуемого проступка), чтобы отпустить меня домой за книгами. Мой план сработал — присяжные не пришли к единому решению.
Пришло время второго слушания. На этот раз я принес книги в суд, однако не нашлось ни одного человека, способного удостоверить их принадлежность. У меня было несколько разных книжек тех же авторов и с такими же названиями, что у тех, которые считались украденными. На книги я нанес одинаковые пометки. Ни студент, заявивший об ограблении своей машины, ни декан, ни владелица книжного магазина — никто из них не мог сказать точно, были это те самые книги или нет. Они твердили, что книги были вроде бы похожи или те же самые, но особой уверенности в их голосе не слышалось.
Я обратил внимание присяжных на эти колебания. Все, что я знаю, сказал я, это лишь то, что я купил
