— Отдохните, Гварначча.
Он так и сделал. Все равно, по его мнению, в деле Хирш толку от него было мало, так что лучше бы он все время отдыхал. Правда, отдохнуть по-настоящему так и не получилось. Как только он более или менее пришел в себя, он тут же поссорился с Терезой по поводу Джованни.
— Салва, нельзя заставить детей делать то, что они не хотят.
— Разве я сказал, что нужно его заставлять? Я просто говорю, что мы могли бы обсудить это вместе. Вот и все, о чем я говорю!
— Могли обсудить это? Обсудить это! Я целый месяц пытаюсь обсудить это с тобой, но я с таким же успехом могла бы обсуждать что-то со стенкой. Я каждый день твержу тебе об этом, но обычные слова ничего для тебя не значат. Ты не слышал ни единого слова из того, что я тебе говорила, ведь так? Ну, так ведь?
— Конечно, я слышал... — Из тумана всплыли какие-то фразы Терезы, на которые он в зависимости от настроения отзывался то ворчаньем, то крепкими объятиями. В ту ночь... В ту ужасную ночь после происшествия на шоссе... Он был так благодарен Терезе за то, что она тихим голосом что-то долго говорила ему о мальчиках, успокаивая его, пока он не заснул. Эти обмякшие маленькие лапки, бедный мертвый кролик... Но прокурор сказал...
— Салва, ради всего святого! Ты даже сейчас меня не слушаешь! Если тебе все это неинтересно, да и бог с тобой. Вот только не надо продолжать командовать, когда война уже закончилась.
— Какая война? Кто командует?
— Ты целыми днями командуешь этими несчастными мальчишками, а потом приходишь домой и начинаешь...
— Несчастными мальчишками? Что ты имеешь в виду?
— Эти несчастные дети живут в казармах вдали от своих семей. И некоторые из них ненамного старше нашего Джованни. Не думаю, что ты прислушиваешься к их мнению больше, чем ты прислушиваешься к своим собственным детям.
— В армии к мнению солдат не прислушиваются!
— Тем более. Кофе будешь?
— Буду. А что ты хочешь сказать тем, что «война уже закончилась»?
— Я хочу сказать то, что Джованни уже сделал свой выбор. Он подал документы в технический колледж.
— Но это значит... — Теперь инспектор понял, что стоит на тонком льду, и благоразумие взяло вверх. — Он уже все решил в конце учебного года еще до того, как мы уехали в отпуск.
Инспектор постарался, чтобы его высказывание прозвучало как что-то среднее между вопросом и утверждением. На тот случай, если Тереза скажет ему что-то в ответ. И она сказала. На инспектора обрушилась красноречивая и обличительная тирада.
Инспектор расстроился. Он сам закончил обучение в школе в четырнадцать лет и мечтал, чтобы его сыновья прошли полный курс средней школы. Последнее, что он слышал или, быть может, вообразил себе, это что Джованни собирался в дальнейшем получить высшее образование. Тогда эта новость доставила ему огромное удовлетворение.
— Он тогда сказал, что он уверен.
— Значит, он передумал. В его возрасте...
— Нет, он не передумал. Это Тото его отговорил. Это он так для себя дорожку протаптывает! Во всем виноват этот проклятый компьютер!
— Ты единственный, кто хочет, чтобы Джованни стал карабинером.
— И что в этом плохого?
— В наши дни, Салва, молодежи нужны современные навыки. Наверняка у себя в участке только ты не умеешь пользоваться компьютером.
— Нет, не только я. Лоренцини моложе меня на пятнадцать лет, а тоже не умеет. — Лоренцини был бы удивлен, услышав это, но Тереза не знала правды, поэтому инспектор, как обычно, обратился за помощью к своему давнему союзнику. — К тому же Тото будет достаточно трудно проходить военную службу, а тем более стать профессиональным военным, и то обстоятельство, что он не поступит в хороший колледж, ничем нельзя будет оправдать, даже если он уже умеет печатать на компьютере отчеты об ограблениях.
— Технический колледж — это хороший колледж, и Тото хочет заниматься программированием. Я говорила тебе.
— Что это такое?.. Нет, не говори мне! Я больше не хочу об этом слышать!
Сердце бешено колотилось. Его гулкий стук отзывался в голове инспектора. Тереза встала из-за стола на кухне, где они пили кофе.
— Куда ты?
Она подошла к нему и притянула к себе его голову.
— Да что с тобой такое, Салва? Чем ты так расстроен?
— Я не знаю, — ответил он, пытаясь сглотнуть частые удары сердца, от которых трудно было дышать. — Я не знаю, что со мной, и я не знаю, как ты меня терпишь. От меня нет никакого толка. Я должен был помочь тебе с этим еще несколько недель назад, а не теперь. Теперь слишком поздно. Я слишком медленно все делаю. Моя мать всегда это повторяла, и она была права.
— Не говори так.
— Почему нет? Ты же всегда так говоришь.
— Ну и что. Значит, у тебя нет необходимости это повторять, правильно? — Она обняла его голову и заглянула в его большие печальные глаза. — Ну, что такое, Салва? Дело ведь не только в колледжах. Тебя еще что-то очень сильно расстроило, да?
— Только то, что я ужасный тугодум. Какая еще беда свалится на мою голову из-за того, что я не прислушиваюсь к людям...
Когда Тереза обнимала его и он чувствовал вибрацию ее голоса, все было хорошо. Все остальное время у него в животе сидела огромная холодная жаба, и он не мог избавиться от мрачных предчувствий.
Однако дни пролетали, и ничего не происходило. Инспектор с особым вниманием выслушивал обычных людей со всеми их обычными проблемами. Некоторые из них были буквально захвачены врасплох тем интересом, который вызывали у инспектора все их потерянные паспорта, угнанные скутеры, разбитые окна машин.
— Вы абсолютно уверены, что это не связано с более серьезным преступлением или более крупным ограблением?
— Да-да...
С наступлением августа начался первый массовый отъезд из города. В вечерних новостях показывали километровые очереди на паромы до Эльбы, Сардинии, Сицилии. В местных новостях сообщили о кончине от инсульта сэра Кристофера Роутсли.
— Сэр Кристофер долгое время был тяжело болен, — нараспев произнес диктор.
Бедняга. Во всяком случае, если на вилле сейчас все же произойдет крупное ограбление, сэр Кристофер уже не будет из-за этого страдать. Одной проблемой меньше.
Температура в городе поднялась до отметки сорок градусов. В самом жарком месте, в аэропорту, до сорока двух градусов.
Газеты и телевидение все чаще призывали избегать открытого солнца в середине дня. Датчики загазованности воздуха на улицах почти ежедневно предупреждали о превышении допустимого уровня, и население стало покидать жилые районы города. На севере и юге страны бушевали грозы, но Флоренция пребывала в безветренном оцепенении, поджаривая туристов жгучими лучами солнца, от чего те быстрее уставали, перегревались и чаще теряли свои фотоаппараты и ручные сумочки. Участок инспектора был переполнен каждый день.
Наконец после нескольких ложных обещаний разразилась первая августовская гроза, погрузившая город после полудня во тьму и омывшая его дождевыми потоками. В розовом свете заката терракотовая
