Кодекс смерти

За кого ты себя принимаешь? Инспектор Мегрэ? Эркюль Пуаро? Мсье Рэмбо из Норвегии? Почему не мог рассказать, как положено, почему не попытался завоевать доверие доктора? Ты ничего не рассказал, ничего, и доктор был недоволен, я видела.

Фредрик слушал молча, а Женевьева все сильнее расходилась.

— Собственно, что ты за человек, во что я верила? Фредрик Дрим, великий эксперт, приезжает из Норвегии в Италию расшифровывать какие-то дурацкие коды, и ему повсюду чудятся убийцы. Спустись на землю, Фредрик!

В эту минуту он не то что стоять — готов был провалиться сквозь землю.

— Я ни одной слезинки не пролью, если здешние жители бросят тебя в море с привязанным к ногам свинцовым грузилом, за то что ты всюду суешь свой нос! Поделом тебе. — Она вдруг расплакалась.

Им овладело ощущение, будто он ни на что не способен, глуп, как пробка, не в состоянии оценить ситуацию, в которой очутился; в голове метались несуразные, невозможные, странные мысли, и он онемел. Тут никакой Трифемо-Шампольонский винт не поможет…. Любимая девушка обрушила на него потоки обвинений, и он стоял, пропуская их через себя, как сквозь сито, и ощущая… жажду. Сухо во рту, сухо под веками, сухо в мозгу.

— Грузило, — вымолвил он наконец.

Одно из многих слов, которые она выпалила. Единственное, что сейчас пришло ему на ум.

— Что? — прошептала Женевьева, обратив к нему красивое бледное лицо.

Она вытерла слезы.

— Я свинцовое грузило, — прохрипел он.

Она взяла его под руку. Он ощутил, что ее восприятие ситуации глубиной превосходит все, что ему когда-либо будет дано. Где-то в недрах сознания возник на мгновение некий древний образ: мужчина — парящий в небе безвольный мечтатель; женщина — сильная, земная, осязаемая. Все равно что бургундское перед бордо. Хотя должно бы быть наоборот. Но и в названиях вин царит мужская лексика.

Он покорился ей. Они шли молча. Она крепко держала его за руку. Они поднялись на второй этаж ее флигеля. В комнате Женевьевы пахло лавандой.

Мысли его были ясными и острыми, как лезвие бритвы, когда он снова сел на разбитую колонну и уставился туда, где затаилось в темноте разрушенное здание. Шел первый час ночи, внизу простиралась пустынная тихая площадь, озаренная сернисто-желтым сиянием фонарей, окружающих маленькую церквушку.

Последние часы вместе с Женевьевой прошли без недоразумений. Они нашли наконец нужные слова. Завтра утром он проводит ее на автобусе до Кротоне. Потом вернется в Офанес. Не в качестве Мегрэ или Эркюля Пуаро, а как Фредрик Дрюм. Фредрик Дрюм, знающий свое дело, свою профессию и соответственно выполняющий полученное задание. Элементарно. Если в прошлом кроется нечто неприятное, раскрыть это для истории так же важно, как и все прочее.

Если те крохи прошлых знаний и опыта, с которыми довелось соприкоснуться ему, Фредрику Дрюму, содержат столько взрывной силы, столько отрицательного и положительного, то сколько же непонятного и непостижимого для нашего современного разума должно оставаться еще не открытыми в древних обществах и культурах? Не говоря уже о всех тех обществах и культурах, которые не открыты нами. Кто научил вдруг египтян пять-шесть тысяч лет назад воздвигать такие величественные пирамиды? Каково происхождение минойской культуры на Крите? Доинкских культур Южной Америки с их замечательной архитектурой? Откуда пришло знание? И сколько утрачено за тысячи лет?

Алхимия, философия, богословие — три великие науки, развитые в ходе нашей истории… Какие другие науки сокрыты, забыты?

Размышления привели в порядок чувства Фредрика. Все легло на свои места. Последние часы вместе с Женевьевой пошли на пользу его душе. Он чувствовал, что постиг простую, обыденную истину: наши видения во времени, как в прошлом, так и в будущем, мечты и образы, в поисках которых мы углубляемся в прошлое, в историю, и в то, что грядет, — все неотрывно и неколебимо привязано к тому, что есть сейчас, сию минуту. Собственно, за пределами этого сейчас ничего нет. И тем не менее оно может питаться и пополняться из двух безбрежных океанов, измерить дно которых дано только сиюминутной фантазии. Имя этих океанов — Прошлое и Будущее.

«Кодекс Офанес».

Женевьева.

Прошлое и Будущее. И все же совершенный синтез возможен. Причем сумма окажется больше, чем если произвести простое сложение.

Приятные мысли нарушил звук шагов, осторожных шагов в темноте. Он попытался определить направление и вдруг увидел отделившуюся от разрушенного здания тень. Здания, в котором его заперли накануне вечером. Что происходит?

Он медленно прилег на землю за колонной. Не надо, чтобы его заметили… Шаги — быстрые, решительные — приближались. Он рассмотрел маленькую тщедушную фигурку: женщина.

Она прошла мимо Фредрика всего в нескольких метрах. Незнакомая… Дорога, по которой она следовала, могла вести из деревни только к двум местам: к клинике доктора Витолло и дальше, к замку Ромео Умбро.

Фредрик тихонько поднялся и направился следом за ней. Хотел проверить, куда она идет. Ему пришлось прибавить шагу, чтобы не потерять ее из виду. У портала перед клиникой он увидел, что женщина свернула на извилистую дорогу, ведущую наверх к замку. Дальше идти за ней не было смысла, и он повернул назад.

Надо же, сколько людей по ночам наведываются в эти мрачные руины, сказал он себе. Сам он отнюдь не был склонен снова углубиться под темные своды. Могут найтись еще двери, которые захлопнутся за его спиной. А вот днем это здание следует осмотреть поближе. Эмпедесийский монастырь… Интересно, кем был этот Эмпедесий. Вроде бы он прежде никогда не слышал о таком ордене.

Фредрик почувствовал усталость и кратчайшим путем направился в окутанную непроглядным мраком гостиницу. Хозяин выключал ночью даже лампочку над входной дверью. Фредрик отыскал ощупью замок и вошел. Вдоль стены пробрался к стойке и нашел ключ от своего номера. Спотыкаясь о старинную мебель, добрел до лестницы, ведущей на второй этаж. Карманный фонарик… Не забыть взять с собой фонарик в следующий раз, когда задержится где-нибудь допоздна.

Отворив дверь своего номера, он с радостью отметил яркий отсвет «священника»; кто-то только что подбросил туда угля. Он мысленно поблагодарил за заботу Андреа. Или кого-то другого, кто следил за отоплением. В теплой комнате царил почти домашний уют. Интересно, что за уголь они кладут на жаровню. Ни копоти, ни запаха… Он принюхался. Постой… Кажется, есть все же какой-то тяжелый, сладковатый запах, которого он прежде не замечал. Фредрик зажег керосиновую лампу, осмотрелся. Все оставалось на местах, как и было, когда он уходил. На тумбочке стояли две бутылки вина, рекомендованного ему днем в лавке на площади, когда он закупал припасы для себя и Женевьевы. Калабрийское вино «Савуто Ривалс Киро» 1983. Поставщик — один из лучших здешних виноградников, сказал лавочник.

На комоде лежали его бумаги. Осторожно перелистав их, он убедился, что ничто не пропало. У Фредрика на этот случай был придуман свой, особый прием. Все в порядке…

Запах. Слабый, но заметный. Отчасти даже приятный. Вероятно, источником был «священник», угли раскалились почти добела. Что ж, подумал он, какой-то запах от жаровни должен быть.

Он прилег, не раздеваясь. Отдохнуть немного перед тем, как сходить в ванную и запастись стаканом воды на ночь. Фредрик ощущал тяжесть во всем теле, но жаровня приятно согрела его, он чувствовал тепло через матрац и простыни. Ему даже стало жарко.

Странно. Неужели он перебрал днем? Конечно, степень страсти, какая проявилась в его отношениях с Женевьевой, была непривычна для Фредрика Дрюма, но неужели он в такой уж слабой форме? Лежа на спине, он рассматривал перекладины балдахина. Большие, тяжелые, старинные. «Расскажите мне что-