— Железная руда, кажется. А позавчера их старпом купил в городе шесть бульдогов, целую свору. Что у них там своих бульдогов нет, что ли? Ведь собака такая тварь — где угодно водится.
— А он стравил их друг с другом, чтобы развлечься. В прошлом месяце я был на английском корабле, видел петушиный бой. Такая мерзость!
— Я слышал, на этих петухов делают ставки, как на лошадей. Правда или как?
— Да, и англичанин говорил.
— Пляж! — объявил рулевой. — Вам где остановить? Правее раздевалки нельзя, там мель. Возле того типа с удочкой, хорошо?
Раду Стериан поднялся. Его длинные руки в коричневых родинках повисли вдоль тела.
— Останавливай где хочешь.
— А знаете, — развеселился рулевой, — что, если я рискну, могут оштрафовать на сорок леев, ну да черт с ними, в крайнем случае толкну свою импортную зажигалку, у меня их целая коллекция, но очень хочу отмочить одну штуку. Войду на катере прямо в плавательный бассейн. Представляете, как заверещат девки, которые там полощутся. Наверняка какая-нибудь сидит в воде без лифчика, чтобы цицки затвердели.
— Веди себя прилично, — сказал Стериан.
— Понял, вас ждет женщина.
— Да, женщина. Вон та, в лиловом, что сейчас на брусьях.
— Тогда давайте напишем на воде ее имя, между пляжем и портом, — предложил рулевой, — Врубаю сирену, чтобы обратила на нас внимание. Как ее зовут?
— Майя. Майя Хермезиу.
— Жаль, что я не летчик. У них целое небо для таких фигур. Ну что, начали?
— Валяй, — согласился Стериан, захваченный его идеей.
Парень дернул штурвал и переключил скорость. Двигатель затрясся и застучал как пулемет, катер рванул с места так, будто хотел совсем выскочить из воды, и понесся наперерез волнам к противоположному берегу. Сирена выла зверем. Раду Стериан смеялся, крепко ухватившись за скамейку. Ну и фантазия у этого парня! Ветер трепал его светлые волосы и пронизывал все тело, как электрический ток, в висках гудело, обжигало глаза. Майя, любимая! — пело в нем. Я влюблен в тебя по уши, напиться бы, и пошло все к чертям, мне двадцать шесть лет, я плавать не умею, это безумство мне дорого обойдется, рулевой славный парень, лечу и пишу твое имя, и какое мне дело, что ты замужем, Хермезиу — старик, оставь его! Майя! Майя! Майя!
На середине реки рулевой развернулся и под рев сирены, стремительно, как снаряд, полетел к пляжу прямо через разлитую солнцем огненную дорожку. Игра шла не по правилам навигации, и на причале всполошились. С портовой вышки кто-то стал звонить в колокол, призывая к порядку. Но рулевой только презрительно засмеялся:
— Что, страшно, моряки пресноводные, головастики!
С пляжа изумленно наблюдали за людьми на катере — ненормальные! Определенно перевернутся! Рыбак с удочкой махал руками и ругался. Сторож — старик в фуражке без козырька и рваной майке, из которой лезли клочки седых волос, — грозил им ручкой от зонтика, и это было очень смешно. Майя Хермезиу узнала Раду Стериана и сверху, с гимнастического снаряда, показывала рукой в сторону причала, где какое- то должностное лицо хрипло кричало в рупор, похожий на бычий рог:
— Катер 21–23, немедленно причаливайте! Катер 21–23…
— Не подчинимся! — крикнул Раду. — Не подчинимся! — повторил он в исступлении, и мысли снова сложились в песнь в честь Майи: я люблю тебя, Майя! Хермезиу дает тебе деньги, старики покупают молодость, но ты должна принадлежать мне…
Возле берега рулевой вновь развернул катер, в его пенящуюся дорожку затянуло волейбольный мяч с пляжа.
— Эй, парень! — крикнул Стериан, подавшись вперед, — Я плачу за все твои зажигалки.
— Не надо.
— Ты доставил мне большое удовольствие!
— Очень хотелось сделать что-нибудь этакое…
— Дарю тебе свой пневматический пистолет.
— Не надо мне. Хватит об этом!
— «Беретта-9», длинный, а, парень?
— Вот черт! — обозлился рулевой. — Весь кайф испортил. — Он выключил сирену и сбавил скорость.
— Катер 21–23…— неслось с дебаркадера.
— Ладно, заткнись! — отмахнулся рулевой. — Мастера вы тут панику разводить.
Упав на скамейку, Раду Стериан смотрел на его залитую потом крепкую розовую шею. Что я ему сделал, что он так разозлился?
Рулевой маневрировал короткими точными движениями, катер обогнул стоявший у главного дебаркадера пассажир ский пароход с красными боками, весь покрытый ржавчиной и водорослями, и остановился возле каменной лестницы, ведущей в таможню. Рулевой спрыгнул вниз со странной неохотой. Ногой наклонил катер, и Раду Стериан смог выбраться. Волна в мазутных и масляных пятнах запачкала ему туфли.
К ним подошел тот самый портовый служащий, что кричал в рупор. Лысый, с брюшком, он весь кипел от возмущения.
— Что вы себе позволяете, хотел бы я знать?
— Вы хотите мои ключи зажигания? — спокойно осведомился рулевой. — Прошу.
Тот тряхнул связкой ключей, как колокольчиком. Глаза у него были маленькие и раскосые, как у монгола.
— Знаешь, что тебе теперь будет?
— Тридцать три несчастья, — кисло усмехнулся рулевой.
— Пойдешь немедленно в управление и оставишь там свое удостоверение.
— Только после вас, — поклонился рулевой.
Бедовый парень, подумал Раду, проводив его взглядом. Но почему все-таки не захотел взять мою воздушку?
Он отряхнул туфли, постучав подошвами о ступеньки, и направился к станции проката прогулочных лодок, чтобы подождать там Майю и Джордже Мирослава. Он не был в городе уже два дня в связи с одним расследованием и теперь чувствовал усталость и желание выпить. Неплохо было бы пропустить стаканчик с тем пиратом, вспомнил он рулевого.
Майя и Джордже Мирослав, или, как называли его в дружеском кругу, Консул — за поразительное сходство с одним из тех, кого в Древнем Риме выбирали на год отправлять правосудие, — прибыли в порт в тесной лодке с еще пятью пассажирами на борту. У невысокого худощавого Джордже были черные, затененные длинными ресницами глаза. Они придавали его смуглому лицу свежесть и жизнерадостность, которые так нравятся женщинам. Выбравшись на берег, он сразу же набросился на Раду Стериана: что же это такое, пронесся на катере прямо перед их носом и исчез, а они зря потеряли три четверти часа.
Но Раду Стериан уже приготовил оправдания. Он все сваливал теперь на рулевого.
— Этому сопляку взбрело в голову повыпендриваться посреди Дуная. Я еще у Невестина поворота хотел остановиться, забрать вас, но тут в него бес вселился, устроил спектакль.
— Врет он, — обернулся Джордже к Майе. — Каждое его слово — ложь, чтоб ты знала, с кем имеешь дело.
— Джордже! — произнесла Майя с укором.
— Много он на себя берет! — сказал Раду мрачно. Его голос дрогнул. Джордже понял, что переборщил, унизив его перед Майей.
— Не злись, от этого, говорят, веснушки появляются. Я тоже погорячился. Пойдем в «Золотой голубь», выпьем стаканчик за мировую.
— Вот так-то лучше, — просияла Майя и пропела высоким нежным голоском: — «Поехали к Максиму…»
Затем весело подхватила обоих под руки и скомандовала, как старшина, которого однажды видела на
