лишь после трибунала, поскольку никогда не бывало так, чтобы пленников производили в очередной чин. А что, если суд окончится неудачно? Совесть его не вполне чиста. Если Харт это имел в виду, то ему чертовски повезло, поскольку он, Джек, был зеленым новичком, отъявленным болваном. Неужели бывают такие зловредные люди? Откуда столько ума в таком ничтожном рогоносце? Джеку хотелось высказать все это Стивену, поскольку Стивен – это голова. Сам же Джек, пожалуй, впервые в жизни был отнюдь не уверен в своем знании жизни, в своем природном уме и проницательности. Адмирал не поздравил его – неужели это означает, что официальная точка зрения на его победу была?.. Но Стивен не давал никакого честного слова, которое помешало бы ему покинуть военно – морской госпиталь: на эскадре свыше двухсот раненых, а он почти все время торчит в его стенах.
– Побольше ходите пешком, – советовал он Джеку. – Ради бога, поднимайтесь на большую высоту, пересекайте Гибралтар из одного конца в другой, повторяйте это вновь и вновь на голодный желудок. Вы страдаете тучностью: когда вы идете, то ваше сало дрожит. Вы, должно быть, весите целых сто, а то и сто десять килограммов.
«К тому же я еще и потею, как жеребящаяся кобыла», – размышлял Джек Обри, сев в тени большого валуна, и, расстегнув пояс, принялся обтираться. Пытаясь отвлечься от невеселых мыслей, он вполголоса запел балладу о битве на Ниле:
На якорь рядом встали мы, врага мы стали бить,
Их мачты, весь рангоут мы начали крушить.
«Леандр» отважный подоспел,
И «Франклин» тотчас загремел.
Им всыпали мы перцу и дали прикурить —
Француз пощады запросил и с мачты флаг спустил!
Мелодия баллады захватывала, но Джек досадовал на то, что никак не мог подобрать рифму к слову «пятидесятипушечник». Тогда он принялся напевать другую любимую моряками песню:
Тогда случился страшный бой,
Сражалися мы в нем с тобой
И грохали из пушек: бух!
Из них мы выбили весь дух!
Сидевшая неподалеку на камне обезьяна ни с того ни с сего швырнула в Джека кусок дерьма. Когда же он привстал, чтобы возмутиться, животное погрозило ему сморщенным кулаком и так злобно заверещало, что он с расстроенным видом опустился назад.
– Сэр, сэр! – вскричал Бабингтон, покрасневший от подъема на крутой холм. – Посмотрите на бриг! Сэр, взгляните на ту сторону мыса!
Это был «Паслей» – они тотчас узнали его. Зафрахтованный бриг «Паслей», отличный ходок, несся на всех парусах, подгоняемый свежим бризом от норд-веста, способным увлечь все что угодно.
– Взгляните, сэр, – продолжал Бабингтон, бесцеремонно плюхнувшись рядом на траву и протянув капитану небольшую бронзовую подзорную трубу. У трубы было незначительное увеличение, но сигнал, поднятый на стеньге «Паслея», удалось прочитать без труда: «Обнаружен противник». – А вон и корабли противника, сэр, – сказал мичман, указывая на поблескивающие марсели, различимые над темной полоской земли у входа в пролив.
– За мной! – воскликнул Джек и, тяжело дыша и постанывая, стал карабкаться наверх, а затем кинулся изо всех ног к башне, самой высокой точке на Гибралтарской скале.
Там находились несколько каменщиков, работавших в здании, гарнизонный офицер – артиллерист с великолепной подзорной трубой и несколько солдат. Артиллерист любезно протянул Джеку свой оптический прибор. Положив трубу на плечо Бабингтона, капитан аккуратно навел ее на фокус и, посмотрев в нее, произнес:
– Это же «Сюперб». И «Темза». Затем три испанских трехпалубника. Один из них, я почти уверен, это «Реал Карлос», во всяком случае флагманский корабль вице – адмирала. Оба семидесятичетырехпушечника. Нет, один семидесятичетырехпушечник, а второй, пожалуй, восьмидесятипушечник.
– «Аргонаута», – объяснил один из каменщиков.
– Еще один трехпалубник. И три фрегата, два из них – французские.
Англичане молча наблюдали за уверенным, спокойным движением кораблей. «Сюперб» и «Темза» находились всего в миле от объединенной эскадры, входившей в пролив. Огромные, первоклассные испанские корабли – красавцы неумолимо приближались. Каменщики отправились обедать. Ветер повернул в вестовую четверть. Тень от башни повернулась на двадцать пять градусов.
Обогнув мыс Кабрита, «Сюперб» и фрегат направились прямо в Гибралтар, в то время как испанцы пошли в бейдевинд, взяв курс на Альхесирас. Теперь Джек мог убедиться, что их флагманский корабль действительно стодвенадцатипушечник «Реал Карлос», один из самых крупных кораблей, когда-либо спущенных на воду; что один из остальных трехпалубников имел такое же вооружение, а третий – девяносто шесть орудий. Это была весьма грозная сила – четыреста семьдесят четыре крупнокалиберных орудия, не считая сотни с лишним пушек, установленных на фрегатах. Причем все корабли удивительно хорошо управлялись. Они встали на якорь под защитой испанских батарей, проделав маневр так четко, словно находясь на параде, наблюдаемом королем.
– Неплохой денек, сэр, – проговорил Моуэт. – Я так и подумал, что вы должны быть здесь. Я принес вам пирог.
– Большое спасибо, – воскликтгул Джек. – Я чертовски голоден. – Отрезав кусок, он тотчас съел его.
Поразительно, до чего изменился флот, подумал Джек, отрезая другой кусок. В свою бытность мичманом он ни за что на свете не заговорил бы со своим капитаном и уж не стал бы приносить ему пироги. А если бы и пришла ему в голову такая мысль, он ни в жизнь не отважился бы осуществить ее.
– Позвольте разделить с вами компанию, сэр, – произнес Моуэт, усаживаясь рядом. – Думаю, они
