числе Маршалл, Риккетс и даже Диллон, хотя он хамил при этом и вел себя по-свински.
«Софи» пропахла жареными сардинами и свежей краской. Она лежала в дрейфе в пятнадцати милях от острова Тортоза. Стоял мертвый штиль, и шлюп покачивался на плавных волнах зыби. Над палубой, твиндеками и такелажем повис тошнотворный запах сардин, которых моряки приобрели у рыбаков, закупив весь их ночной улов.
Боцман отправил большую партию матросов закрашивать желтой краской корпус, на который в доке была аккуратно нанесена чернь с белой полосой. Мастер – парусник вместе с полудюжиной матросов, вооруженных гардаманами и свайками, сшивали узкую полосу парусины с целью замаскировать характерный для военного судна силуэт. Лейтенант, сев в шлюпку, кружил вокруг брига, чтобы определить, насколько им это удалось. Оставшись в обществе доктора, он продолжал:
– … Все. Я сделал все, что было в моих силах, чтобы избежать этого. Изменил курс, уменьшил парусность – поступок, недопустимый на военном флоте, – шантажировал штурмана, чтобы он выполнил эти распоряжения. Однако утром в двух милях от нас, с подветренной стороны, мы обнаружили американца – там, где его никак не следовало встретить… Эй, мистер Уотт, прибавьте везде по шесть дюймов.
Хорошо, что так вышло. Если бы послали с досмотром кого-то другого, то их могли бы арестовать.
Наступила пауза, затем Джеймс Диллон продолжил:
– Отец Манган перегнулся ко мне через стол, так что я почувствовал его зловонное дыхание, и, глядя на меня своими отвратительными желтыми глазами, начал свои мерзкие речи. Как я говорил, я уже принял решение, однако получилось так, будто я испугался вульгарной угрозы. А две минуты спустя я понял, что так оно и было.
– Ничего подобного, в вас говорит больное воображение. По существу, это самобичевание, ни в коем случае не предавайтесь этому греху, Джеймс, умоляю. Что касается капитана, то мне жаль, что вы так противитесь переменам в ваших отношениях. Что именно вас так беспокоит?
– Надо быть совершенно бесчувственным, чтобы не возражать против его поведения и разделять его понимание чувства долга, не говоря… Мистер Уотт, достаточно!
Доктор размышлял о том, стоит ли ему увещевать лейтенанта: «Не надо ненавидеть за это Джека Обри, не пейте так много, не губите себя. Как бы не произошел взрыв». Ведь, несмотря на его внешнее спокойствие, Джеймс Диллон вспыльчив как порох, и сейчас он болезненно раздражен. Не решив, как ему поступить, Стивен пожал плечами и поднял правую руку ладонью вверх, словно желая сказать: «Да оставьте вы!» Однако про себя он подумал: «Надо будет вечером заставить его выпить слабительное из александрийского листа и магнезии – во всяком случае это-то я сумею – и еще успокоительную настойку мандрагоры.
А в дневнике запишу: «Д. Д. решил вообразить себя Иудой Искариотом, но поскольку его правая рука не ведает, что делает левая, то он направляет всю свою ненависть на бедного Д. О. Любопытный пример человеческой непоследовательности: ведь Д. О. вовсе не преследует Д. Д. , напротив, симпатизирует ему».
– По крайней мере, – произнес Джеймс Диллон, подгребая к шлюпу, – надеюсь, что рано или поздно нас все же пошлют в настоящее дело. Война – это превосходный способ примирить человека с самим собой, а иногда и со всеми остальными.
– А что этот малый в темно – желтом жилете делает на шканцах?
– Это Прам. Капитан Обри наряжает его датским офицером. Это элемент нашей маскировки. Разве вы не помните желтый жилет, который был на капитане «Кломера»? Такая уж у них форма.
– Нет, не помню. Скажите мне, такие вещи часто происходят в море?
– Ну конечно. Это вполне законная ruse de guerre[44]. Мы также часто развлекаем неприятеля фальшивыми сигналами, за исключением разве что сигналов бедствия. Смотрите, не перепачкайтесь краской.
В этот момент Стивен свалился в воду, очутившись в образовавшейся ложбине волн между шлюпкой и бортом брига. Он сразу начал тонуть, выплыв лишь однажды, когда шлюпка и судно соприкоснулись, но, ударившись головой, снова погрузился в воду и начал пускать пузыри. Большинство матросов «Софи», умевших плавать, в том числе Джек Обри, бросились в воду. Остальные подбежали с отпорными крюками, острогой, двумя небольшими кошками, безобразным колючим крючком на цепи. Но обнаружили доктора братья – ловцы губок на пятисаженной глубине (тяжелый костяк при небольшом росте, отсутствие жира и башмаки со свинцовыми подошвами были тому причиной), откуда и подняли его. Одежда его была темнее обычной, а лицо – белее, с него ручьями текла вода, и он был чем-то страшно возмущен.
То, что произошло с доктором, не было эпохальным событием, однако оно принесло свою пользу, став предметом разговоров в кают-компании в момент, когда лишь напряженная работа могла помочь сохранить видимость морского товарищества. Почти все это время Джеймс был мрачен, рассеян и молчалив; глаза у него налились кровью от выпитого грога, который, впрочем, не прибавил ему веселости и не опьянил его. Маршалл был по-прежнему замкнут и, сидя за столом, время от времени украдкой поглядывал на Диллона. Когда все собрались, зашел разговор о плавании: о том, что умение плавать – редкость у моряков; о его пользе (сохранение жизни получаемое от купания удовольствие, если позволяет климат; возможность доставить на берег спасательный конец в случае экстренной необходимости) и вреде (продление предсмертных мучений при кораблекрушении, когда упадешь за борт и никто этого не заметит; искушение матушки – природы: Господь создал людей не для того, чтобы они умели плавать, и так далее); отмечали любопытный факт – тюленята не умеют плавать; говорили об использовании пузырей, лучшем способе обучения плаванию.
– Единственный правильный способ плавать состоит в следующем, – в седьмой раз повторял казначей. – Надо сложить руки так, словно ты молишься. – Прищурив глаза, он показал, как это делается. – Потом вы их выбрасываете вот так. – На этот раз он ударил по бутылке с такой силой, что она упала в латку и, залитая густой подливой, плюхнулась прямо на колени Маршаллу.
– Так и знал! – вскричал штурман, вскочив с места. – Я ж тебе сколько раз говорил: «Когда – нибудь ты грохнешь эту поганую бутылку». Сам плавает как топор, а туда же – других учить. Испортил мои лучшие нанковые панталоны.
– Я не нарочно, – с хмурым видом отвечал казначей.
Все замолчали: вечер был окончательно испорчен.
Да и весь экипаж «Софи», которая с трудом, меняя галсы, шла к норду, заметно приуныл. Расположившись в своей уютной каютке, Джек читал составленный Стилом «Список кораблей и личного
