приступив к работе. В его деловитой спине читалось облегчение и причастность к триумфу. Сосредоточенная деятельность, отрывистые технические ремарки, и вот Стивен, с перехваченной белой повязкой грудью, обмытый, успокоившийся, откидывается назад, полуприкрыв глаза.
— Вы заметили время, Макалистер, — спросил он.
— Всего двадцать три минуты.
— Медленно… — голос Стивена замер, но через секунду ожил. — Джек, ты же опоздаешь на обед.
Джек стал было протестовать, намереваясь остаться, но Макалистер прижал палец к губам и на цыпочках двинулся вместе с ним к двери. Большая часть команды толпилась у выхода. О дисциплине, похоже, и думать забыли.
— Пуля извлечена, — объявил он. — Пуллингс, позаботьтесь, чтобы за грот-мачтой не было никакого шума. Вообще никакого. — И удалился в спальную каюту.
— Вы так бледны, сэр, — встретил его Бонден. — Может глоточек чего-нибудь?
— Вам надо переодеть мундир, ваша честь, — заявил Киллик. — Да и бриджи тоже.
— Бог мой, Бонден! — воскликнул Джек. — Он медленно раскрыл сам себя, собственными руками, прямо до самого сердца. Я видел, как оно бьется.
— А, сэр, вот ваше лекарство, — сказал Бонден, подавая ему стакан. — Разве вы этим удивите кого- нибудь из бывших с «Софи»? Это же ученая голова: помните канонира, сэр? Не стоит пропускать из-за этого обед. С ним все будет в лучшем виде, как пить дать, сэр.
Обед оказался великолепным, ели на золоте. Сам того не подозревая, Джек проглотил фунта два чего-то мясного, плавающего в каком-то огнедышащем соусе. Соседи были любезны, но после того, как общие темы исчерпались, от него отстали, и вперед все двинулись уже каждый своим параллельным курсом и каждый со своим вином. В относительной тишине до Джека доносился разговор сидевших напротив него двоих штатских. Один был пожилой глуховатый судья в зеленых очках и с неприятным голосом, другой — дородный член Совета. К концу обеда оба изрядно набрались. Предметом беседы был Каннинг: его непопулярность, его резкие, независимые действия.
— Судя по всему, что я слышал, — произнес судья, — вы, джентльмены, намерены поднести выжившему пару инкрустированных золотом пистолетов, а может даже серебряный сервиз.
— Не стану говорить за себя, — отозвался член Совета, — поскольку полем моей деятельности является Мадрас, но не сомневаюсь, что здесь найдется немало людей, который не станут проливать слезы, идя за погребальными дрожками.
— А что до женщины? Правда, что они собираются выслать ее как нежелательную персону? Я бы предпочел доброе старое средство: привязать к телеге и обработать хлыстом. Сколько уже лет минуло с той поры, как я в последний раз вкушал это удовольствие, сэр. А у вас руки не чешутся по хлысту? Для нежелательных персон это единственное средство вразумления.
— Жена Буллера хотела посмотреть, как она переносит свое падение, но ее не приняли.
— Повержена, естественно. Раздавлена совершенно. Но расскажите мне об этом отчаянном ирландском костоправе. Эта женщина была его…
За спинами беседующих возник адъютант и что-то зашептал.
— Что? Как? — вскричал судья. — Ах, я-то не знал.
Он спустил с носа очки и уставился на Джека, который обратился к нему:
— Вы говорили о моем друге докторе Мэтьюрине, сэр. Не сомневаюсь, что та дама, которую вы имели в виду, не имеет ничего общего с леди, почтившей Мэтьюрина и меня своим знакомством.
«Нет-нет! — бросились они заверять, — им и в голову бы не пришло оскорбить джентльмена… будут рады принести извинения за любое неосторожное выражение… никогда бы не помыслили с неуважением говорить о леди, знакомой капитану Обри… будут счастливы выпить с ним по стаканчику…»
— Почему бы и нет, — отозвался Джек, но судьи уже и след простыл.
На следующее утро Джек встретил Диану на квартердеке «Сюрприза» с меньшей суровостью, чем та ожидала. Он сказал ей, что Мэтьюрин в данный момент спит, но если она согласится посидеть внизу с мистером Макалистером, тот просветит ее на предмет состояния пациента, а когда Стивен проснется, Макалистер проводит ее к нему. Он послал в каюту все, что мог предложить «Сюрприз» по части угощений, и когда она, после долгого бесплодного ожидания, вышла на палубу, сказал:
— Надеюсь, в следующий раз вам повезет больше. Но правда же, сон для него — величайшее благословение, это первое, что ему сейчас нужно.
— Завтра я не смогу прийти — так много дел. Что если в четверг?
— Разумеется. И еще: если кто-то из моих офицеров может быть вам полезен, я буду счастлив. Пуллингса и Баббингтона вы уже знаете. Может, выделить вам Бондена в качестве эскорта? Эти верфи не самое подходящее место для леди.
— Как мило. Я бы предпочла протекцию мистера Баббингтона.
— Господи, Брейтуэйт, — заявил «пятничный» — чисто выбритый, в сияющей золотым шитьем шляпе — Баббингтон. — Я обожаю эту миссис Вильерс!
Брейтуэйт вздохнул и покачал головой.
— По сравнению с ней все остальные выглядят как шлюхи с Портсмут-пойнта.
— Я никогда больше не посмотрю на другую женщину, ей-богу. Вот она! Я вижу ее экипаж посреди дхоу.
Он помчался вперед, под ручку перевел через переходный мостик на квартердек.
— Доброго вам дня, мадам — встретил ее Джек. — Ему намного лучше, рад доложить, что он съел яйцо. Но горячка еще сохраняется, и очень прошу вас не беспокоить его и не перечить ему ни коим образом. Макалистер говорит, что очень важно ни коим образом ему не перечить.
— Дорогой Мэтьюрин, — сказала она, — как рада я видеть тебя сидящим. Вот несколько манго: они как раз то что нужно при лихорадке. Но ты уверен, что чувствуешь себя достаточно хорошо, чтобы принимать визитеров? Обри, Пуллингс и мистер Макалистер, даже Бонден — они так напугали меня, говоря, что тебя нельзя утомлять или беспокоить, а это, насколько я понимаю, происходит почти одновременно.
— Я силен как бык, моя дорогая, — ответил он. — А при виде тебя поправился окончательно.
— Как бы то ни было, я постараюсь не беспокоить тебя и не перечить ни в коем случае. Сначала позволь поблагодарить тебя за ту милую записку. Она очень добра, и я следовала твоим указаниям.
Он улыбнулся.
— Ты делаешь меня таким счастливым, — промолвил он. — Но есть и иной аспект — нужно на что-то жить, нужен хлеб насущный. Вот в этом конверте…
— Стивен, дорогой, ты добрейший из смертных. Но на хлеб насущный у меня пока есть, причем на хлеб с маслом. Я продала жутко большой изумруд, подаренный мне низамом, а каюту на «Лашнингтоне» заказала скромную. Все остальное оставлю здесь — просто брошу что где лежит. Эти чванливые остолопы из Калькутты могут обзывать меня как им вздумается, но они не посмеют сказать, что я польстилась на деньги.
— Нет, конечно не посмеют, — согласился Стивен. — «Лашингтон»… просторный, комфортабельный… в два раза больше нас… лучший шерри, который мне доводилось пробовать. И все-таки — знаешь ли, мне так хочется, чтобы ты отправилась домой на «Сюрпризе». Это будет означать месяц или около того задержки, но… Ты не хочешь попросить Джека?
— Нет, дорогой, — нежно ответила она. — Не хочу. Это ужасно глупо с моей стороны. Но там же есть служанки, да и мне неприятно будет, если тебе придется наблюдать меня во время приступов морской болезни: позеленевшую, жалкую, эгоистичную. Да и для такого долгого путешествия разница невелика. Полагаю, вы нас догоните: мы увидимся на Мадейре, или, уж неизбежно, в Лондоне. Мы расстаемся ненадолго. Ты выглядишь таким измученным: давай я дам тебе чего-нибудь попить. Это ячменный отвар?
Разговор тек спокойно — ячменный отвар, манго, яйца, тигры Сандербанда… Вернее, говорила она — он же лежал, обессиленный, худой, но бесконечно счастливый — и лишь вставлял иногда слово-другое.
