Дини хотела бы услышать, но она улыбнулась, и от теплого чувства к этому человеку у нее перехватило горло.
– Спасибо, – прошептала она. – Я подумаю над вашими словами.
Кит подмигнул девушке и нагнулся, чтобы поднять узелок, а заодно и шиньон, который она выронила. Дини увидела у него за спиной меч и задалась вопросом: отстегивает ли Кит оружие хоть когда-нибудь? Возможно, перед сном? Перед тем как лечь в холодную постель…
– А теперь, кузина, – сказал он, взяв ее ладонь в руку, – давай решим, как нам избавиться от твоего одеяния.
– Что?
Он рассмеялся:
– Видишь ли, ты теперь придворная дама королевы, и тебе нужны наряды. Есть такой мастер Локе, он шьет наряды и для придворных, и для членов королевской фамилии. Мы отправимся к нему во второй половине дня.
– Ох!
Они вместе покинули дворик. Из другого окна за ними следил Томас Кромвель, постукивая костяшками пальцев по стеклу и обдумывая свой следующий шаг.
Мистрис Сесилия Гаррисон не могла скрыть своего удивления, когда ей удалось взглянуть на платье Дини при свете дня. В отличие от обычного придворного костюма, состоявшего из рубашки, огромного количества юбок, корсажа и накидки с прорезями на рукавах, костюм уэльской кузины состоял из одного- единственного предмета – из платья как такового, хотя и имитировал, правда, довольно грубо, придворное одеяние.
Да и ткань, признаться, оставляла желать лучшего. Более же всего Сесилию поразила застежка-«молния», и она даже призналась Киту, что в «молнии», вполне вероятно, заключено какое- нибудь волшебство. Тот расхохотался, прикоснулся к пальцам мистрис губами, что заставило последнюю жарко покраснеть.
– Ах, святая простота, – прошептал он. – Видите ли, Сесилия, это всего-навсего уэльская мода.
– Но она говорит, что так называется не платье, а именно застежка. – Сесилия очень надеялась, что герцог не заметит, как у нее от волнения вспотели ладони. Она никогда еще не находилась столь близко к нему, хотя и пыталась несколько раз привлечь его внимание к своей скромной персоне.
– Да, это верно. «Молния» – название уэльского грызуна, паразита, из кожи которого и делается застежка.
После такой отповеди мистрис Сесилии пришлось оставить одежду Дини в покое и прекратить комментировать странный, по ее мнению, покрой платья кузины герцога. Зато она помогла Киту подготовить гардероб для Дини, куда входили корсет из китового уса и холста, плотное белье, которое защищало тело от потертостей, вышитые рукава, которые можно прикреплять тесемками к разным платьям, а также несколько круглых шиньонов, именовавшихся в народе «французскими крышами». Они приобрели несколько длинных рулонов ткани – шлейфов, которые закидывались за спину. Шлейфы обычно прикалывали к головному убору в положении, которое требовалось его хозяйке.
Поначалу Дини и представить себе не могла, как носить подобное одеяние, состоявшее из отдельных элементов. Как выяснилось, части подобной конструкции соединялись между собой с помощью шнурков и разного рода тесемок. В корсете тоже имелись отверстия для шнурков, но, в общем, он оказался не столь уж неудобным – а этого Дини боялась больше всего на свете. Мистрис Сесилия из кожи вон лезла, чтобы угодить Киту, постоянно подчеркивая перед Дини преимущества той или иной модели, которые она, Дини, проглядела, живя в своем уэльском захолустье.
Две детали придворного туалета вызвали особенное любопытство Дини. Одной из них, разумеется, оказался шлейф из очень дорогой ткани, который тащился за каждой мало-мальски почтенной дамой. Кит объяснил, что только особа со значительными средствами может позволить себе подобную роскошь – волочить дорогую ткань по грязи.
– А вы – человек со средствами, Кит? – поинтересовалась Дини, которая в этот момент была занята, что называется, отработкой манер и походки, принятых при дворе. Каждый шаг сопровождался пинком, которым дама отбрасывала шлейф, дабы не запутаться в нем и не упасть. При этом, надо сказать, придворные дамы весьма соблазнительно вертели бедрами. Кит с удовольствием наблюдал за тем, как Дини с поразительной легкостью перенимала все эти ужимки, несмотря на крайне неудобный корсет и прочие причиндалы, поддерживавшие спину женщины в идеально прямом состоянии.
– Что ты хочешь знать? – Кит скрестил руки на груди и сделал шаг назад, едва не наступив на синий бархатный шлейф.
– Я спрашиваю, какими средствами вы располагаете? То есть мне понятно, что они у вас есть, поскольку вы смогли заказать для меня все эти вещи. – Дини перебросила шлейф через руку и отошла к стене, чтобы начать путешествие вновь.
– У меня достаточно средств, которые я получаю от моего поместья Гамильтон. Есть и другие источники дохода. Вот сейчас у тебя очень хорошо получился поворот, Дини.
Еще одна вещь несказанно удивила Дини – почти полное отсутствие белья, за исключением грубой рубахи и льняных штанишек в обтяжку. Даже самые элегантные дамы не имели под платьем ничего другого. Словом, носить придворное платье было непросто. Дини, например, постоянно опасалась слишком высоко задрать подол или, напротив, запутаться в шлейфе ногами и рухнуть с лестницы.
– В сущности, – рассуждала Сесилия, – именно этого от нас и ждут мужчины. Они занимают удобные для наблюдения места и всячески желают дамам оступиться.
Неожиданно королевский двор показался Дини не таким уж и страшным местом.
Мери Дуглас, другая соседка Дини по дортуару, продолжала хранить упрямое молчание, поглядывая на Дини из-под коротких ресниц. Сесилия объяснила, что Мери, как и многие женщины при дворе, тоже стала жертвой обаяния кузена Кита.
– Хотя, – торопливо добавила Сесилия, – он ничем не поощрял ее ухаживаний.
Дини оставалось только посочувствовать невезучей Мери. Она ведь тоже в присутствии Кита испытывала удивительный подъем, своего рода эйфорию, которая охватывала ее всякий раз, когда Кристофер усаживался с ней бок о бок. Одна часть ее существа ликовала, а другая всячески предупреждала об опасности, которая подстерегала ее, влюбись она по-настоящему в этого странного человека. Любовь делает человека податливым, незащищенным, а для этого, по мнению Дини, время отнюдь еще не наступило. Ее собственный, правда, не очень богатый опыт свидетельствовал, насколько ненадежными могут быть мужчины.
Однако, несмотря на все трудности ее новой жизни и весьма реальную возможность того, что ей никогда не доведется больше увидеть свою мать и свой дом, всякий раз, ложась спать между двумя немытыми женщинами с волосатыми ногами, она знала, что утром снова увидит ослепительную белозубую улыбку, а главное – чуть кривой зуб в нижнем ряду безупречных во всем остальном зубов.
Герцога Гамильтона удивить чем-либо было трудно.
Тем не менее та легкость, с которой Дини запоминала имена, титулы и положение некоторых придворных при дворе, а также формы вежливого обращения, вызывали у герцога законную гордость.
– Ничего особенного, Кит, – заявила она ему как-то раз и завела руку за спину, чтобы ослабить шнуровку. Эти шнуровки располагались по всей длине спинки, и Кит сказал ей, что священнослужители именуют их «дорогой в ад». – Я принимала участие в таком количестве званых обедов и концертов в Нэшвилле, что могу запоминать имена и титулы даже во сне. Я, к примеру, могу сообщить вам, как зовут любого продюсера, его жену или любовницу, марку автомобиля, на котором он ездит, и в какую церковь ходит. Такая информация иногда дорогого стоит.
– Кому как. У меня, например, на это ушли годы. Позволь, я помогу тебе. – Кит отвел девушку к чудовищных размеров комоду, стоявшему в коридоре. Ловкими, умелыми пальцами он расслабил шнуровку, но так, чтобы ее было легко затянуть снова. – Так лучше?
Она вздохнула:
– Спрашиваете… Если бы мне еще удалось избавиться от этого проклятого корсета…
– Помилуй, кузина. Ведь не я являюсь законодателем мод.
Прикрыв глаза, Дини глубоко вздохнула и потерла шею забинтованной рукой, которую поранила при знакомстве с мечом Кита. Он наблюдал, как при этом движении поднялись под темно- зеленым бархатом ее груди. Вышитая верхняя часть корсета чуть виднелась из-за корсажа и гармонировала с рукавами, подвязанными шнуровкой у плеч и украшенными точно такой же вышивкой голубого шелка. На голове Дини красовался французский шиньон на каркасе, так называемый «круглый», а с плеч свешивался пресловутый шлейф. Даже столь вычурный наряд при дворе считался слишком простым, и носить его могла только женщина такой удивительной красоты, как уэльская кузина, то есть Дини.
– Не знаю, слышите ли вы, но мне кажется, что собаки подняли лай. – Дини распахнула веки и улыбнулась кончиками губ.
– Собаки? Ничего не слышу.
– Я говорю «собаки лают», когда у меня начинает ныть нога. Каменные полы в замке ничуть не лучше, чем асфальт в разгар лета в Нэшвилле. Только здесь полы ледяные, а асфальт у нас раскален не хуже лавы.
Мимо них промелькнула группка придворных, интимная беседа прекратилась. Дини все время удивлялась тому, насколько густо населен замок Хемптон- Корт. В каждой нише скрывалось спальное место одного из придворных, в каждом кресле ютилось по одному, а то и по два искателя королевских милостей.
Сборище при дворе и в самом деле было чрезвычайно пестрым. Придворные и гости изъяснялись на всех мыслимых языках и носили одежды, говорившие об их принадлежности ко множеству европейских народов. Более всего Дини поразил своей внешностью человек с прической, как у Мо Ховарда и с растрепанной дикой бородой. Хотя его одежда и отличалась роскошью, но она вся была в пятнах краски – красной, синей и пронзительно-желтой. Глаза
