Единственное, что я помнила наизусть из стихов, были «Матери» Патрика Пирса. Она была совершенно не к селу ни к городу в этой маленькой душной комнате, но я декламировала:
Бэйба хихикнула и громко сказала:
– А дальше ничего не будет насчет того, чтобы детишкам побольше карманных денег давали?
Я почувствовала себя полной идиоткой, потому что все захохотали, и хоть Юджин и сказал: «Браво, браво», – я все равно его ненавидела за то, что он смеялся вместе с ними.
Бэйба спела еще несколько песен, и Юджин даже записал слова некоторых из них на клочке бумаги, который убрал к себе в бумажник. Щеки ее раскраснелись, но не от румян, а от того, что она веселилась и чувствовала себя счастливой.
– Вам жарко, – сказал Юджин и встал около камина так, чтобы заслонить ее от жара.
«Более высокой любви не бывало между людьми», – думала я с горькой иронией, пока он стоял так, закрывая Бэйбу от жара и улыбаясь ей. Следующим в программе у нас как раз был коронный номер, дуэт Густава и Джоанны.
Для меня этот вечер был бесконечным огорчением. Уходя около одиннадцати, он не поцеловал меня и даже просто не сказал мне ничего особенного.
Даже во сне мне было страшно потерять его. Первое, что вспомнилось мне в момент пробуждения, были спетые Бэйбой «Алые ленты» и то, как он улыбался ей. Было холодно, я встала и начала одеваться. Окно побелело от мороза и налипших на стекло возле рамы снежинок.
На работу мне надо было рано, так как была суббота, самый суматошный день в лавке, и мне хотелось заранее приготовить как можно больше товара, чтобы потом не бегать за ним, когда повалят покупатели.
– О, дорогая, – сказала миссис Бёрнс, когда я вошла. Она пришла за колбасой и ветчиной, которые лежали на подносе на мраморной полке позади прилавка.
На мне была шубка, купленная мне им, и хозяйка пришла в восхищение от моего приобретения. Я сказала ей, что мне его купил Юджин Гейлард, а она вылупила на меня глаза и всплеснула руками:
– Что?! Он!
Я угадала, что она сейчас скажет, прежде чем она успела рот открыть. Миссис Бёрнс предостерегла меня, сказав, что он был женат и что одному Господу известно, сколько глупышек вроде меня ступили на скользкий путь, приведший их к гибели.
«Знаем мы этих невинных глупышек, – подумала я. – Такие же стервы, как Бэйба, с коварством, затаенном в глазах».
Но все-таки я спросила, правда ли, что он женат. Она сказала, что знает это хорошо из газеты. Два года назад она лежала в больнице, где ей удаляли тромб, а женщина, которая лежала вместе с ней в палате, сказала, что знает его еще с тех пор, когда он в рваных башмаках ходил.
– Он женат на какой-то американке, она то ли художница, то ли актриса, то ли еще кто-то, – сказала мне миссис Бёрнс.
Я стащила с себя шубу и бросила ее на пол. Она упала бесформенной грудой, но мне было все равно – я ненавидела его.
Я закрыла глаза и почувствовала, что живот мой проваливается куда-то все ниже и ниже. Теперь наконец-то все стало ясно: его сдержанность, дом в деревне, рассказы о пустынных калифорнийских пляжах с пустыми пивными жестянками и гниющие апельсины, и его одиночество.
Грусть эта призвала себе в спутницу другую. Стоя над поверженной шубой, я вспомнила ночь, когда утонула моя мама, и как я все цеплялась за глупую надежду, что произошла ошибка и что вот она войдет в комнату и спросит собравшихся, почему это они оплакивают ее. Я молилась, чтобы он не был женат.
– О Боже, пожалуйста, пусть он не будет женат, – просила я, зная, что все мои мольбы напрасны.
Машинально я заполнила товаром полки, потом достала из корзины яйца и стала очищать с них грязь сухой тряпкой. Если пятна не сходили легко, я сыпала немного соды. Потом я раскладывала их по полдюжине в специальные коробочки с отделениями, на которых было написано «свежие деревенские яйца».
Два яйца лопнули у меня в руке, они были порченые, и запах сероводорода, источаемый тухлыми яйцами, навсегда связался у меня в мозгу с несчастьем.
Я чувствовала себя ужасно, мне хотелось кричать, но Бернсы были в кухне, ели какое-то жаркое, и я не могла ничего сделать.
Он позвонил мне в одиннадцать. В лавке было не продохнуть, и за стойкой были мистер и миссис Бёрнс.
Голос его звучал бодро. Он звонил, чтобы пригласить меня к себе на следующий день. Он уже пару раз заговаривал об этом раньше.
– Я была бы очень рада познакомиться с вашей женой, как жаль, что вы раньше не сказали мне, что женаты, – сказала я.
– А вы меня не спрашивали, – ответил он, и в его тоне не чувствовалось и тени вины. Скорее наоборот, я услышала жесткие нотки и подумала, что он вот-вот бросит трубку. – Так мы едем ко мне завтра? – спросил он. У меня задрожали ноги. Я знала, что посетители смотрят на меня и слушают, о чем я говорю, многие из них подшучивали надо мной, намекая на каких-то мальчиков.
– Не знаю… Может быть… А ваша жена будет там?
– Нет, – пауза, – се там нет сейчас.
– О, – внезапно какое-то чувство смутной надежды охватило меня, и я спросила: – А она случайно не скончалась?
