Он стоял, прислонившись спиной к тополю, и не сводил с жены глаз. Ее красота по-прежнему действовала на него завораживающе. Однако теперь, любуясь Аланой, Николас испытывал не только восторг, но и угрызения совести, – ведь в ее синих глазах он видел грусть, которую вызвал сам. Он сам, и никто иной!
Он хотел сделать Алану счастливой, женившись на ней, а в итоге принес ей одни огорчения!
Эта мысль была для него непереносимой.
– Как нам с тобой жить дальше, Алана? – вопрос вырвался у него непроизвольно, просто Николас не мог дольше таить в душе эту боль.
– Не знаю, – вздохнула она. – Ты, во всяком случае, похоже, нашел для себя выход, – выгнал меня из своей спальни.
Николас нерешительно шагнул к жене. Она не шелохнулась. Он протянул к ней руки. Алана стояла неподвижно.
– Я истосковался по тебе, – проникновенно сказал Николас. – Думаешь, мне было легко в одиночестве? Да для меня это адская мука!
Однако она не торопилась забыть обиду.
– Вот как? А по-моему, ты не особенно убивался. Тебя и дома-то почти не было.
Николас обнял жену и заглянул в ее грустные глаза:
– А если я скажу, что каждую ночь мечтал о тебе, но мне гордость не позволяла попросить прощения? Если я скажу, что ты мне нужна?
– Тебе никто не нужен, Николас, – тряхнула головой Алана. – Ты сам выбрал одиночество. У тебя просто такая натура.
– Разве человек может по собственной воле выбрать одиночество? – прошептал Николас.
Алана, как зачарованная, смотрела на его губы, понимала, что он сейчас ее поцелует, но даже не пыталась этого избежать.
Напротив, губы ее приоткрылись, и, когда Николас притянул ее к себе, она схватилась за его рубашку, чтобы не упасть, потому что ноги у нее подкашивались.
Николас обнял ее за талию и… замер. Во взгляде его появилось недоумение.
– Что это? – Он провел рукой по ее округлившемуся животу и ахнул: – Боже мой! Почему ты мне не сказала, что ждешь ребенка?
– Муж должен сам замечать такие вещи, – холодно ответила Алана.
– Какой же я идиот! Так вот, значит, почему ты прекратила кататься верхом!
– Да. Китти сказала, что в моем положении это опасно, – подтвердила Алана.
Николас нежно погладил ее по подбородку.
– Ты уже показалась доктору?
– Нет. Китти все уши мне про него прожужжала, но мне хотелось сперва известить тебя.
– Так почему же ты медлила? Почему ничего мне не говорила?
– Не знаю… у меня язык не поворачивался. Я не хочу твоего ребенка, Николас. – Алана прижалась щекой к шее Рыжей Бетти и не увидела, как лицо Николаса исказилось от боли.
– Да… В порыве страсти мы с тобой как-то не подумали про последствия, – пробормотал он.
– Совершенно верно. Ты, наверное, даже мысли не допускал, что у твоего сына или дочери будет течь в жилах шайенская кровь? Ведь для Беллинджеров это позор.
Николас не обратил внимания на вызов, прозвучавший в словах жены, и спокойно ответил:
– Я, кажется, тебе уже говорил, что хочу сына.
Он осторожно посадил Алану в седло.
– Поедем как можно медленней. Тебе и вправду следует до рождения ребенка позабыть про верховые прогулки. Я сегодня же пошлю за доктором Гудманом.
Алана вспомнила рассказ Лилии о том, что Симеон тоже очень заботился о ней, пока она вынашивала его ребенка. По-видимому, чадолюбие было фамильной чертой Беллинджеров. Как бы они ни относились к своим женам, дети были им очень дороги.
Алана всю дорогу подавленно молчала, а доехав до дому, тут же ушла к себе и заперлась в комнате.
«Прости меня! – прошептала она своему будущему ребенку. – Я сказала неправду, просто чтобы ему досадить. На самом деле я люблю тебя больше всех на свете… не считая твоего отца».
С души у нее свалился камень, когда Николас наконец узнал о ребенке, но она не надеялась, что это известие внесет серьезные перемены в их совместную жизнь. Их пути с Николасом уже разошлись, и Алане казалось, что это непоправимо.
36
Осмотрев Алану, доктор Гудман заявил, что все в порядке. Ребенок, по его прогнозам, должен был родиться в начале осени.
Вероятно, все слуги уже знали о ее состоянии, потому что они с ног сбились, стараясь ей угодить. В комнате молодой хозяйки всегда стояли вазы с фруктами, при составлении меню явно учитывалось, что
