пройдя немного вперед в густой тени деревьев, вышел на широкую равнину, где, по преданию, и разыгралась знаменитая битва. Невдалеке, в платановой рощице, стояла хижина, и репортер направился к ней в надежде обнаружить там старожила.
Из хижины вышел почтенный старец лет семидесяти пяти — восьмидесяти, с длинными седыми волосами и белоснежной бородой.
— Подойди ко мне, юноша, — сказал он. — Ты хочешь знать легенду этих мест? Тогда положи мне на ладонь немного серебра, и я расскажу ее тебе.
— Добрый отец, — сказал репортер, — исполать тебе, я клянусь небом, и Бог мне свидетель, если ты меня любишь — не проси у меня серебра, а валяй выкладывай свою старую легенду.
— Тогда садись сюда, — сказал отшельник, — и я расскажу тебе легенду про поле битвы при Сан- Хасинто. Много, много лет тому назад, когда мои серебристые кудри были черны как смоль и поступь у меня была такая же легкая и веселая, как у тебя, мне рассказала ее моя мать. Как ясно я помню этот день. Наступили сумерки, и от деревьев протянулись вечерние тени. Она положила руку мне на голову и сказала:
— Сын мой, я расскажу тебе легенду Сан-Хасинто. Это прекрасная повесть, я слышала ее от своего отца, одного из первых поселенцев в нашем штате. Ах, что это был за человек — шести футов ростом, крепкий, как дуб, и храбрый, как лев. Однажды, помню, он воротился домой после долгой, жестокой схватки с индейцами. Он, мой огромный, сильный отец, посадил меня к себе на колени осторожно, как женщина, и сказал:
— Слушай, моя звездочка, я расскажу тебе славную старую повесть о Сан-Хасинто. Мало кто знает эту легенду. Она поразит тебя так, что твои ясные глазки запляшут от любопытства. Я слышал ее от дяди. Это был странный человек, вселявший страх во всех, кто знал его. Однажды ночью, когда луна заходила на западе и большие совы жалобно ухали в лесах, он указал мне на ту вон рощу на берегу и, взяв меня под руку, прошептал: «Ты видишь их, мальчик, видишь?» Мы стояли одни в высокой траве, и было почти совсем темно, и ветер странно шумел, пролетая над полем.
— Я никому и словом не обмолвился об этом, мальчик, — сказал мой дядя, — но теперь я не могу молчать. Слушай: когда я был ребенком, моя бабка рассказала мне легенду Сан-Хасинто. На следующий день она скончалась. Она рассказала ее мне в полночь, на этом самом месте. Настигнутые страшной бурей, мы укрылись вот здесь, под старым дубом. Глаза моей бабки, обычно такие тусклые и слабые, сверкали, как звезды. Она словно помолодела на пятьдесят лет, когда, подняв дрожащую руку, указала на старое поле битвы и начала:
— Дитя мое, сейчас впервые за много лет человеческий язык поведает тайну, которую хранит в своей вековечной груди это безмолвное место. Я расскажу тебе легенду Сан-Хасинто, как мне рассказал ее сводный брат моего отца. Это был молчаливый, угрюмый человек, он любил чтение и одинокие прогулки. Однажды я застала его в слезах. Увидев меня, он смахнул слезы и ласково сказал:
— Это ты, моя маленькая? Поди сюда, я расскажу тебе то, что много лет хранил в тайниках своего сердца. Есть печальная легенда, связанная с этим местом. Садись рядом со мной, и я расскажу ее тебе. Я узнал ее от моей двоюродной бабки, известной в свое время красавицы. Как ясно я помню ее слова. Это была добрая, чудесная женщина, и от ее нежного певучего голоса прекрасная, диковинная легенда становилась еще увлекательнее.
— Однажды, — сказала она, — очень, очень давно я ехала по этой долине верхом с отчимом моего дяди, и вдруг он взглянул на эту рощу и сказал: «Слышала ты когда-нибудь легенду Сан-Хасинто?» — «Нет», — сказала я. «Так слушай, — сказал он. — Много лет назад, когда я еще был мальчишкой, мы с отцом остановились там в тени отдохнуть. Солнце садилось, и он указал на это поле и молвил: Сын мой, я уже стар, и жить мне осталось недолго. С этим местом связана одна старинная легенда, и я чувствую, что должен рассказать ее тебе. Очень давно, когда тебя еще не было на свете, мой дед…»
— Послушай-ка, ты, старый болтун, — сказал репортер «Пост», — ты уже плетешь мне что-то из времен лет за шестьсот до Понтия Пилата. Ты что, не знаешь разницы между заметкой в хронике и надписью на пирамиде? Старых клише наша газета не помещает. С этими анекдотиками ступай, пожалуйста, в календари, — там все берут.
Тут престарелый отшельник нахмурился и потянулся к заднему карману, а репортер быстро, но не теряя достоинства, побежал к «Злосчастной Джейн» и скрылся в каюте.
И все-таки где-то в округе живет легенда о поле битвы при Сан-Хасинто; если б только знать, как до нее добраться!
Бинкли и его школа практического журнализма{55}
В прошлый вторник, во второй половине дня, на углу главной улицы появился обтрепанный и малореспектабельный человек. Проходившие по этой улице видели его стоящим на том же месте, когда возвращались.
Казалось, он ждал кого-то. Наконец на тротуаре показался какой-то молодой человек, и обтрепанная личность прыгнула на него, не сказав ни слова; между ними завязалось ожесточенное сражение. Молодой человек защищался, как только мог, но с ним обошлись жестоко, прежде чем прохожие могли разнять сражавшихся. Конечно, полисмена не было и в помине, и все происшествие закончилось так же бесшумно и спокойно, как и началось. Молодой человек с подбитым глазом и кровоподтеком на щеке незаметно исчез; обтрепанная личность удалилась в одну из боковых улиц с выражением живейшего удовлетворения на лице.
Сотрудник «Пост», видевший это происшествие, был поражен не совсем обычным видом обтрепанной личности и, убежденный, что в этой ситуации крылось нечто большее, чем было видно, последовал за агрессором. Когда он шел за ним, малореспектабельная личность заговорила сама с собой голосом, выражавшим глубокую торжествующую радость:
— Ну, это последний. В конце концов стремление к мести дает больше радости, чем сама месть. Я лишился цели своей жизни.
Он продолжал свой путь, огибая углы с медлительной манерой человека, мало знакомого с городом, и через некоторое время зашел в грязный салун на Конгресс-стрит.
Репортер последовал за ним, и, потягивая воду из бокала, поданного официантом, он увидел, что обтрепанный человек уселся за один из маленьких столиков. Несмотря на оборванную, дешевую одежду и растрепанные сальные волосы, его лицо носило отпечаток интеллигентности, которую не мог скрыть его странный наряд.
Влекомый любопытством, репортер придвинул свой стул к его столу. С тактом и предприимчивостью его профессии он вызвал таинственного незнакомца на откровенность и нашел, как и ожидал, его человеком воспитанным и образованным.
— Сказав, что вы работаете в газете, — заявил незнакомец, сделав приветственный жест, — вы сразу завоевали мое доверие. Я расскажу вам свою историю. Я сам когда-то был владельцем газеты.
Он постучал по столу и, когда официант подошел, выловил из глубины своих отрепьев тощий бумажник, из которого вынул один-единственный доллар и бросил его на стол. Передавая его официанту, он сказал:
— Бутылку вашего лучшего вина и пару хороших сигар.
— Но действительно! — сказал репортер, засовывая два пальца в жилетный карман. — Я не могу позволить вам — разрешите мне.
— Ни за что! — сказал оборванец с достоинством. — Я уже заказал.
Репортер облегченно вздохнул; стаканы были наполнены и тут же опустошены и вновь наполнены, сигары зажжены, и сотрудник «Пост» с нетерпением ожидал повествования своего странного собеседника.
— Мое имя Бинкли, — сказал оборванец. — Я — основатель Практической школы журнализма Бинкли; доллар, который я только что истратил, был моим последним долларом, а человек, которого я только что
