Модести высунула голову из укрытия. Двое лежали на песке без движения. Остальные спешно поднимались на ноги, быстро улепетывали или кое-как ковыляли к укрытию. Она тщательно прицелилась, выстрелила раз, другой и уложила еще двоих, но тут ответный огонь заставил ее пригнуться.
— Теперь они начнут кумекать, как жить дальше, — заметил Вилли.
— Пусть кумекают, — сказала Модести. — В следующий раз я брошу камень. Уже рассвело, и они увидят летящий предмет. Если они не полные идиоты, то шлепнутся на песок, и я спокойно уложу одного-двух. А после этого можешь запустить свою хлопушку.
Снова люди Борга пошли в атаку, и брошенный Модести камень произвел необходимое впечатление. Пока атакующие соображали, что к чему, Модести застрелила двоих, остальные повернули назад. Их ответный огонь отличался интенсивностью и неточностью. Модести, напротив, занимала очень удачную позицию, опасаясь лишь выстрелов с близкого расстояния, но ее револьвер быстро отбивал охоту у любителей пострелять в упор.
— Еще немного, и Боргу придется заставлять их идти вперед только под дулом пистолета, — сказал Вилли. Это вселило в них еще одну микоберовскую надежду: вдруг атакующие просто не выдержат постоянных неудач и потерь.
Пять минут спустя атакующие предприняли попытку обойти лощинку с фланга, что закончилось гибелью еще одного боевика.
— Да, они теряют задор, — сказала Модести. Она пыталась понять, удастся ли Боргу поднять их в атаку после того, как иссякнут ее немногие оставшиеся патроны. Вопрос был вовсе не праздный. От ответа на него зависело слишком многое.
Прошло еще пятнадцать минут. Борг бросил своих людей в новый штурм. Модести швырнула вторую гранату. Раздалось три выстрела, и боевики вновь отступили. Воцарилась тишина, которую нарушали только стоны раненого.
Впрочем, Модести показалось, что она слышит кое-что еще. Она прислушалась. Это был гул большого транспортного самолета в небе над головой. Теперь, определив источник звуков, Модести поняла, что уже слышала их чуть раньше. Гул стал стихать, потом и вовсе прекратился. Тут вдруг над лощиной пронеслась какая-то огромная тень, и их обдало воздушной волной.
На высоте пятидесяти футов летел большой военный планер, быстро теряя высоту. Он снижался над неровной дорогой, которая вела от пирса к монастырю, и вскоре приземлился.
В тридцати ярдах от лощины из укрытия выбрался человек и уставился на планер. Это был Борг. Модести долго целилась, прежде чем выстрелить. Пуля угодила ему в туловище.
С шумом и скрежетом планер скользил по дороге. Одно крыло задело за камень и отлетело. Планер развернуло, он резко остановился.
Некоторое время ничего не происходило. Наконец дверца планера отворилась. Из него выбрался человек с винтовкой, в бурнусе, перевязанном у пояса. Это был араб. За ним последовал второй, третий, и, выгружаясь, все они быстро исчезали в укрытии.
— Абу-Тахир и его воины, — сказала Модести, опуская голову и глядя на Вилли. — Арабский десант.
— Под руководством мистера Хагана, — ухмыльнулся тот. — Он ведь говорил, что водил планеры.
Теперь послышались крики и стрельба. Люди Габриэля пытались отойти назад к монастырю, пока новоприбывшие воины не успели окружить их здесь, на мысу.
— Ну, с нами все в порядке? — осведомился Вилли, чуть приподнимаясь на локте.
— Да. Я застрелила Борга. Теперь у них началась паника. А вот и Поль. — Она увидела, как из планера спрыгнул Хаган, повернулся, подал руку Тарранту. Тотчас же в планер вонзились две пули. Поль быстро обернулся, выстрелил. Из-за валуна появилась шатающаяся фигура и рухнула на землю.
— Ты был прав, у него неплохая реакция, — сказала Модести. Затем она снова опустилась к Вилли, легла на спину и прикрыла рукой глаза.
Перестрелка превратилась в обмен отдельными выстрелами, а вскоре издалека донесся хриплый крик:
— Модести!
— Наш драгоценный мистер Хаган! — воскликнул Вилли, поднося пальцы ко рту. — Дай-ка я ему свистну!
— Погоди! — сказала Модести хриплым срывающимся голосом. Она повернулась, придвинулась к Вилли и, положив голову ему на грудь, обняла его. Он сжал ее содрогающееся в беззвучных рыданиях тело.
Вилли Гарвин лежал и смотрел в небо с очень умиротворенным видом. Он поднес руку к волосам Модести и начал срывать резинки, державшие шиньон. Он знал, что ей хотелось бы теперь предстать перед миром с распущенными волосами. Ей тоже хотелось бы поскорее сбросить с себя всю эту одежду и смыть въевшиеся в кожу пыль и грязь в холодной прозрачной воде.
Минуты две спустя Модести перестала дрожать и затихла. Хаган продолжал звать ее, и теперь он был уже гораздо ближе. Она вздохнула, встала на колени, вытерла лицо рукавом свитера и улыбнулась Вилли. Лицо ее теперь было совершенно спокойным.
— Господи, ну почему я всегда… — начала она, — почему я всегда реву, когда дело сделано?
— Не всегда, Принцесса, — рассудительно отозвался Вилли. — И не так уж часто, между прочим. Только когда дело принимает особо крутой оборот. А на этот раз мы с тобой долго висели, так сказать, на волоске. — Он принял сидячее положение. — По-моему, это даже очень мило, — сказал он вдруг с удивительной искренностью. — Мило и женственно. Она засмеялась и встала.
— Может быть. Только мне не хотелось бы, чтобы об этом знали другие.
— А никто и не узнает. Кроме сыночка миссис Гарвин, маленького Вилли. Но его можно не принимать в расчет.
— Его-то как раз и надо принимать в расчет, — улыбнулась Модести и стала карабкаться по склону, чтобы встретить Поля.
Бой был окончен. Модести видела, что в отдалении люди Абу-Тахира вели пленников в сторону монастыря. Затем трое или четверо арабов отделились от группы и повернули назад. До них было несколько сот ярдов, но Модести распознала среди отколовшихся Абу-Тахира. Ну а человек в коричневых брюках и темно-зеленом пиджаке оказался не кем иным, как Таррантом.
Поль был неподалеку. Он стоял на выступе скалы, потом вдруг съехал вниз и исчез.
— Я сейчас, Вилли, — бросила Модести и двинулась к скале. Когда Поль снова появился в поле ее зрения, он уже бежал, а в руке у него был «кольт-кобра». Увидев Модести, он перешел на шаг, убрал оружие. Она заметила на его лице две глубокие складки от носа к уголкам рта. Глаза были усталые.
Они стояли и смотрели друг на друга. Неподалеку валялось два трупа, и каменистая земля была в лужах крови.
Хаган покачал головой. Пытка длилась долго, но теперь все же окончилась. Было томительное ожидание, были страхи. Телефонные звонки, спешные приготовления, стремительный переезд из Порт- Саида к военному аэродрому, ожидание людей Абу-Тахира, потом казавшийся нескончаемым перелет над Средиземным морем в планере, который тащился на буксире у транспортного самолета. Хаган вспоминал, как Таррант, удивительным образом забыв о декоруме, буркнул Абу-Тахиру: «Ни черта с вашими алмазами не случится, они-то прочные», а Абу-Тахир, поглаживая винтовку, отвечал: «Я тоже волнуюсь сначала за Модести, сэр Таррант». Потом вдруг Поль увидел сверху картину неравного боя на мысу и лишь после этого, выкинув из головы все лишнее, сосредоточился на посадке. Он вспоминал все эти кошмарные моменты, свои сомнения — не утратил ли он навыки, сумеет ли посадить планер, а затем удивление, когда, несмотря на все осложнения, планер все-таки приземлился и они вылезли из него целыми и невредимыми.
Еще полминуты назад надежда совсем угасла в груди Поля Кагана. Он превратился в ходячий призрак, слонявшийся между скал в поисках ее бездыханного тела. Но теперь он снова ощутил себя человеком из плоти, крови, мускулов, костей. Он чувствовал теплые солнечные лучи, падавшие ему на лицо, радовался утру.
Модести улыбалась ему слегка неуверенно, словно не сразу узнала его. Ее лицо было в ссадинах, перепачкано пылью, руки сделались совершенно черными. Она стояла перед ним в ботинках без каблуков, свитер был порван, и на брюках зияла дыра. Влажные волосы прилипли к голове, но все-таки они свободно спускались до плеч. У Модести был вид подростка, увлекшегося игрой на дворе среди мусорных ящиков.
