Теперь балки уже не скрипели, а стонали, сверху посыпались пыль и мусор. Бидж прижалась к стене, потом, вспомнив, что рассказывала ей подружка со Среднего Запада о том, как надо себя вести при торнадо, полезла под кухонный стол, одной рукой прижимая к себе Хорвата, пока они не оказались в дальнем углу.
Вой ветра был теперь похож на шум товарного поезда. Хорват перестал вырываться и рычать, тесно прижался к Бидж и только иногда тихонько повизгивал.
Бидж закрыла его своим телом и стала ждать, одолеваемая паническим видением снесенной крыши к огромного безжалостного глаза птицы, заглядывающей внутрь, прежде чем схватить их мощными когтями.
Снаружи взвизгнула овца, потом другая. Что-то проскрежетало по каменной стене коттеджа. Ветер вдруг прекратился.
Бидж отпустила Хорвата; он принялся бегать по комнате, обнюхивая нападавший сверху мусор. Бидж дрожащей рукой нащупала спички, зажгла одну и при ее колеблющемся свете осмотрела комнату.
Все в ней оказалось покрыто пылью и соломой с крыши. Ничего такого уж страшного: за день можно заделать прорехи в кровле и еще за два — покрасить заново стены.
Бидж в душе поблагодарила Бога за то, что Перекресток излечивает аллергию так же, как и другие болезни. Она зажгла керосиновую лампу и сгребла в охапку постельные принадлежности, чтобы вынести их наружу.
Хорват несколько раз чихнул и начал скрестись у двери.
— Ладно, — сказала Бидж, отодвигая засов. — Теперь можно. Только не убегай далеко от меня. Волчонок кинулся наружу.
— Так не пойдет. К ноге, — скомандовала Бидж, потом, притворившись испуганной, попросила: — Защищай меня, Хорват.
Волчонок вильнул своим коротким хвостиком и встал рядом, бдительно озираясь по сторонам, пока Бидж вытряхивала простыни. Ночь была прохладная, и Бидж завернулась в плед, как в шаль, предварительно выбив из него пыль. Она развесила одеяла на голой ветке дерева, слегка повыбивала из них пыль тоже и оставила проветриваться на легком ночном ветерке.
Хорват ходил за ней следом, не отставая ни на шаг, за исключением одного-единственного раза: его очень заинтересовал темный потек рядом с белеющей в лунном свете свежей царапиной на стене.
Волчонок обернулся и посмотрел на Бидж, с надеждой помахивая хвостиком.
Бидж проглотила комок в горле.
— Очень жаль, милый, для тебя тут ничего не осталось. Хорват покладисто вновь побежал рядом с ней. Бидж взглянула на небо, но ничего не было видно даже вдали.
Девушка взяла волчонка на руки:
— Ты знаешь, кто такие Великие? Тебе приходилось слышать о договоре, который с ними заключили люди — давным-давно, когда меня здесь еще не было? Они нас защищают, а мы никогда не причиняем вреда ни им, ни их птенцам. Они летают где хотят и едят что хотят; ты представляешь, что это значит — каждую ночь?
Он заурчал и лизнул ее в нос. Бидж засмеялась и поцеловала его в нос тоже. Потом он потребовал, чтобы она его отпустила.
Бидж вошла в дом и заново постелила постель. Хорват улегся рядом и прижался к ней, и на этот раз даже Дафни не стала возражать против этого.
Глава 4
У Бидж не оказалось ни секунды на то, чтобы обдумать — не были ли события прошлой ночи сном. Хорват игриво куснул спящую Дафни, та быстро и точно стукнула его лапой по носу. Хорват с визгом бросился бежать — прямо по спящей Бидж; Дафни, прихрамывая, стала его преследовать. Бидж только и успела, что защитить рукой лицо, и охнула, когда кошка размером с немецкую овчарку с размаху прыгнула ей на грудь. Бидж выпустила Дафни наружу.
— Черт, — пробормотала девушка слабым голосом, судорожно хватая ртом воздух, — я проспала.
Она долила воды в чайник, плотнее запахнула халат — утренний воздух был прохладен — и подбросила дров на еще тлеющие угли. Потом она снова открыла дверь и впустила Дафни. Та сразу снова прыгнула на кровать, по привычке всего кошачьего племени.
Как только дверь открылась, Хорват кинулся наружу и присел на траве. Дрессировка, подумала Бидж, термин, включающий многое, но по крайней мере он знает, что свои делишки нужно делать не в доме.
— Хороший мальчик, — сонно пробормотала она, босиком подошла к порогу и втащила волчонка внутрь прежде, чем он успел отправиться знакомиться с окрестностями.
Бидж поспешно схватила тетрадь (и тапочки) и выбежала из дома; отметив положение солнца относительно круга из камней, она сделала виноватую приписку о том, что пропустила момент восхода. Теперь можно было вернуться в дом и наконец полностью проснуться.
Как оказалось, ее уже ждал клиент: он терпеливо стоял под Знаком Исцеления. Вывеска скрипнула от порыва утреннего ветра, клиент застенчиво поклонился и улыбнулся от уха до уха, продемонстрировав множество клыков; это его смутило, и он с извиняющимся видом поскорее сжал губы.
Мясоеды были похожи на невысоких коренастых людей; отличительной чертой их были широкие рты, полные острых конических зубов — жевательных у них не было вовсе. Мясоеды обычно помалкивали, может быть, потому, что из-за зубов им было трудно говорить отчетливо, а может быть, чтобы не пугать собеседников. Они ограничивались поклонами и жестами и старались улыбаться, не раскрывая рта; на самом деле, если бы не зубы, они были бы вполне милым народцем.
Посетитель Бидж принес на плечах раненого олененка. Бидж почувствовала комок в горле, услышав клокочущее затрудненное дыхание животного. Олененок уже утратил младенческую окраску с белыми пятнышками, к тому же сейчас мех был покрыт кровью.
— Позволите мне осмотреть его, мистер?..
— Дохнрр. — Когда мясоед заговорил, его зубы, по форме к размеру похожие на остро заточенные карандаши, стали отчетливо видны. Он поспешно закрыл рот и виновато посмотрел на Бидж.
— Мистер Дохнрр. — Бидж улыбнулась ему, хотя в присутствии мясоедов всегда нервничала, и протянула руки к олененку. Дохнрр поднял его так, чтобы ей было лучше видно.
Олененок побывал в когтях страшного хищника. Зная, что прошлой ночью поблизости охотилась птица рок, Бидж решила, что ему еще повезло, если, конечно, он выживет. Она начала осмотр.
Однако все сразу стало ясно. Одна лобная пазуха была вспорота и кровоточила — болезненное, но поправимое повреждение. Один глаз отсутствовал — судя по длинной борозде, тянущейся вдоль всей мордочки, здесь поработали клыки. Нижняя челюсть оказалась сломана и висела под неестественным углом; на ней отпечатались чьи-то зубы. Бидж обнаружила несколько ран на шее, но они были неглубокими — сонная артерия не пострадала.
Но рваная темная рана на трахее — именно из-за нее дыхание олененка было таким затрудненным — была смертельна. Осмотр можно было не продолжать.
— Мне очень жаль. Помочь ему нельзя. Даже если мне удастся сохранить ему жизнь на какое-то время, он слишком изуродован и не сможет потом выжить в лесу. Милосерднее его убить. — Бидж помолчала и добавила: — Ты мог бы его съесть.
Дохнрр печально кивнул, и по его щеке скатилась слеза. Он погладил дрожащего олененка, поднял глаза на Бидж и знаками изобразил укол.
— Я могу его усыпить, — ответила девушка, — но Т — 61 — лекарство, которое я ему введу, — сделает его мясо несъедобным. Ты не мог бы убить его быстро и безболезненно?
Дохнрр поколебался, потом показал когтистым пальцем на шею олененка и вопросительно посмотрел на Бидж.
— Да. — Бидж подумала, что сейчас пригодился бы нож милосердия — маленький пружинный нож, используемый для забоя скота. Она не догадалась захватить его с собой на Перекресток и теперь гадала, чем бы его заменить.
— Я могу расчленить позвоночник, вот здесь, — она взяла маленькую мускулистую руку мясоеда и положила ее на шею олененка, — между пятым и шестым позвонками. — Олененок умрет мгновенно. Придется мне поискать что-нибудь достаточно острое…
