травмы. Короче говоря, мой опыт показывает, что они работают. Конец рекламы.
Если в моих успехах есть и моя собственная заслуга, то это лишь благодаря тому, что я обладаю особым талантом, той самой инстинктивной сверхнаблюдательностью, которую был вынужден развивать с самого детства. Своего рода радарная система раннего обнаружения, помогавшая мне чувствовать настроение матери, избегать ее гнева, пробираться ощупью сквозь таинственный лабиринт невысказанных требований. Зато теперь я могу с одного взгляда оценить характер и намерения человека – не очень-то приятное наследие беспокойного детства, оказавшееся настоящим кладом для избранной мной профессии.
Вернее, мог оценить – пока не встретил Лору. Ее прочитать я не сумел. Хотя история, которую она рассказала, звучала совершенно невероятно, там не было ни единой зацепки, позволявшей определить тип нарушения, ни единого намека на скрытые тайны, которые обычно приходится месяцами вытаскивать на свет, никаких явных признаков самообмана или прямой лжи… короче, никаких ключей к тому, чтобы понять, зачем такая эффектная, уверенная в себе особа оказалась однажды прохладным майским вечером у меня в кабинете. Не стоило даже пытаться определить этническую принадлежность этой темноволосой девушки с красноватой смуглой кожей индианки, зелеными, по-азиатски миндалевидными глазами и совершенно английским удлиненным лицом и подбородком. Одна только ее генетическая уникальность убедила бы любого, что он имеет дело с каким-то «потусторонним» существом. Однако я тогда видел перед собой лишь молодую женщину, спокойную, с хорошими манерами и необыкновенно красивую – как бывают красивы представители смешанных рас вроде мулатов с европейским типом лица, мягкими курчавыми волосами и золотистой кожей.
Голос у нее был низкий, с хрипотцой. Сначала я подумал, что причина в простуде, однако он не стал ни на ноту выше и после всех наших тридцати с чем-то сеансов. Она сказала, что будет приходить раз в неделю, и согласилась на обычную плату, семьдесят долларов в час. Потом устремила на меня свой пронзительный изумрудный взгляд и заявила, что у нее есть одно условие. Никто не должен ничего знать. Ни одна живая душа.
Даже муж? А родственники? Я удивился. Она решительно покачала головой. Даже врач из клиники? На рецептах требуется его подпись… Нет, никто. Даже в случае крайней необходимости? Она только улыбнулась. Но ведь мне все равно придется делать записи, хотя бы для отчетности по страховке… Она подалась вперед в синем кресле, ее глаза вспыхнули, в них была непреклонная решимость, почти жестокость. Никому. Ни начальству, ни сотрудникам, ни друзьям, ни родной матери, ни подружке. Никому. Проблем со страховкой не будет, плата наличными.
– Но зачем такая таинственность? – пожал я плечами, стараясь разрядить напряжение. – Наши беседы и так будут конфиденциальными. В то же время совет какого-нибудь из моих коллег может оказаться крайне полезным в решении ваших проблем. Я же не буду упоминать ваше имя…
– У меня нет никаких проблем, – грустно улыбнулась она.
– Лора, – мягко сказал я, – если так, то зачем я вам вообще нужен?
Она кивнула, признавая логичность вопроса. Я понял, что сейчас последует нелегкое признание.
– Они дали мне один год. За этот срок я должна убедить хотя бы одного нормального человека, что говорю правду. Если мне это удастся… я смогу остаться.
Иммигрантка? Истекает срок визы? Убедить нормального человека?
– Остаться? – переспросил я.
Она не ответила, но ее глаза дрогнули, в них была мольба и что-то еще, для чего явно не хватало слов. Спокойствие на секунду ей изменило, и я понял, как это для нее важно. Потом она овладела собой и продолжала:
– Поэтому мне нужно, чтобы вы поверили. Единственная проблема – время. В моем распоряжении всего год. Вернее, одиннадцать месяцев.
Я заметил, что слово «время» она произнесла как-то странно, будто оно имело для нее совсем другое значение.
– Только один год? Что вы имеете в виду?
– Через год они вернутся за мной.
– Кто?
Мне трудно выразить, какое действие произвел на меня ее ответ. Казалось, я должен был обрадоваться: вот оно, теперь все понятно. Однако вместо этого все мои годами отточенные инстинкты свидетельствовали о невозможном: она говорила правду!
– Кто вернется? – повторил я вопрос.
– Холоки.
– Хо… локи?
– Ну… такие существа… – Она явно не ожидала, что я поверю. – Из другого мира.
Наступила долгая пауза. В моем сознании мелькнули кадры из «Песни Бернадетты», фильма о крестьянской девочке из Лурда, которой является Богоматерь. Сияя невинностью, юная героиня наголову разбивает профессиональных скептиков из церкви и правительства, рассуждая о святой Марии и непорочном зачатии, хотя почти неграмотна и никак не может разбираться в подобных вопросах, затруднительных даже для богословов. Потом я подумал о недавних подобных же чудесных явлениях в Югославии, когда молящиеся в деревенской церквушке вдруг падали на колени и в течение нескольких минут как завороженные смотрели в одну и ту же точку на стене, будто видели там что-то, скрытое от остальных, а потом снова хором продолжали «Отче наш» – с того самого слова, на котором запнулись.
Так что и против «пришельцев» я в общем-то ничего не имею. Джимми Картер сам, например, видел НЛО. И Джон Леннон видел, и тысячи других свидетелей. Карл Юнг говорил о летающих тарелках как о современном мифе, «психогенной реальности», некоем ритуальном техносимволе, который проецируется подсознанием на обыденную реальность, чтобы восполнить имеющийся вакуум. Если долго разглядывать пол, выложенный шахматной плиткой, то наше сознание начнет вычленять из бесконечного скучного узора случайные геометрические фигуры – и тут примерно то же самое. Мы во всем ищем смысл и значение, что неудивительно. Мне сплошь и рядом приходится иметь дело с жертвами механистического материализма западной культуры, которая так охотно платит нам за отказ от чистого воздуха и воды, спокойного естественного образа жизни и попыток узнать, зачем мы родились на свет. Иными словами, что-то там такое определенно существует. Там или здесь, в нас самих. Во всяком случае, не все эти очевидцы – жулики, простаки, свихнувшиеся неудачники или жители Калифорнии.
– Пришельцы? – уточнил я. – Да.
Снова пауза. Потом я заговорил, медленно и четко, помогая себе жестами, будто стараясь уложить слова в более осмысленную конструкцию:
– Пришельцы… сказали вам… что если вам… удастся убедить меня… то вам… разрешат… остаться. Так?
Она кивнула.
– Остаться на Земле. Да?
Еще кивок.
О боже… Я откашлялся.
– Давайте теперь вернемся немного назад. Где вы родились?
– В другом мире.
– То есть ваши отец и мать…
– У меня не было матери. Только два отца. Своего земного отца я никогда не видела. Мне сказали, что он был из Детройта. А отцом с другой стороны был стиллнер, это что-то вроде проводника в поезде… Его имя Сьюкамон… Сьюки – так я звала его. – Она взглянула па меня искоса и вдруг улыбнулась. – Интересная привычка – накручивать волосы на палец.
– Она вас раздражает?
– Наоборот, нравится. Это так по-детски… Можно я буду звать вас Джоном? Или лучше «доктор»?
– Доктор, Джон – как хотите.
Мы снова замолчали, на этот раз надолго. Тишину нарушила Лора:
– Вы, наверное, хотите узнать, почему я выбрала именно вас.
Еще бы. Ясное дело, хочу.
– Я была на вашей лекции «Сны и память». Вы много знаете и способны понять.
