– Я хотел спросить у тебя одну вещь… – улыбнулся я, открывая дверь, ведущую к новой приятной теме.
Очертания наших тел смутно вырисовывались в темноте.
– Ох уж эти твои вопросы, – вздохнула Лора.
– Когда ты поняла, что любишь меня?
– О, Джон… – Она отвернулась.
– Скажи правду! – настаивал
– Правда в том, что мне… нужен был ребенок.
Я долго переворачивал ее слова так и эдак, пробуя как больной зуб, пока не пришел к самому неблагоприятному их толкованию. Это было чудовищно и совершенно безосновательно, но рассеять мои сомнения могла только сама Лора.
– Значит, намоем месте мог оказаться Стюарт? – хмыкнул я.
Она кивнула.
– Сначала мы вообще думали на него. Профессия, внешность, группа крови – все совпадало. Но людей так много… Бывают совпадения.
«Мы»? Прежде она всегда говорила «они». Я инстинктивно отодвинулся. Та к удал я юте я друг от друга половинки делящейся амебы. Каждый из нас снова становился собой.
– Проблемы был» с фамилией, – продолжала Лора. – Дело в том, что девочку удочерили.
То есть удочерят, сообразил я.
– Что вы сделаете с ребенком?
– Вырастим. Если будет мальчик, они попробуют нас спарить. Когда он созреет, конечно.
– А если девочка?
– Тогда мы победили, разве непонятно? То есть они.
– Значит, ты не собиралась оставаться? – спросил я с упавшим сердцем.
– Здесь не мой мир, – спокойно ответила Лора. Я с ужасом ждал продолжения. – Меня ждут. Какими бы они ни были, я им нужна.
В моей душе разверзлась бездна, но голос звучал ровно:
– Скажи правду, Лора. – Я положил руку ей на грудь.
– Не надо! – отмахнулась она.
– Когда ты меня полюбила?
Лора порывисто поднялась и села, скрестив ноги и отвернувшись. Вспышка молнии на мгновение осветила ее бледную спину со скользящими татуировками теней.
– Ты хороший, добрый, я ценю твой ум и твои чувства. Мы провели вместе чудесные пятьсот часов…
Я вздрогнул от удивления. Зачем считать? Ну да, правильно, пятьсот – примерно три недели. За все эти долгие месяцы. С любой из своих подружек я, наверное, провел больше.
– Это не ответ, – шепнул я, нежно проводя рукой по атласной коже.
– Пойми, я никогда не собиралась причинять тебе боль.
– Я знаю.
Лора помолчала, собираясь с духом. Потом сказала:
– Я никогда не любила тебя. Меня не научили.
И только тогда я понял: она просто не была человеком.
22
На следующее утро я зашел к Солу в комнату. Там был Джек, они вместе молились у алтаря с четками в руках. Я молча ждал, пока они закончат.
– Что такое, док? – спросил Джек. Я выждал внушительную паузу.
– Сол, я хочу спросить, чем ты занимаешься. То есть помимо финансирования торговли младенцами, обращения грешников и магических трюков с яйцами. У тебя достаточно веры, чтобы двигать горами, и достаточно денег, чтобы накормить тысячи голодных, но я не припомню, чтобы ты что-нибудь
– Матерь Божья, – с улыбкой протянул Сол. – Джонни, ты что, не с той ноги встал?
– И еще одно, – продолжал я, все больше распаляясь. – Похоже, я единственный в этом уютненьком святилище, кто хоть сколько-нибудь беспокоится, что подумает полиция, когда обнаружит на некой свалке небольшой подарок!
На сей раз подачу принял Джек.
– А ты знаешь, сколько у нас бывает заявлений о пропавших без вести? По нескольку тысяч каждый год! Вот такая гора лежит, не успеваем разгребать. Дело житейское.
Родители, потерявшие детей. Дети, лишенные родителей. Все они проходили через мой кабинет. Сердца, бьющиеся в пустоте, в замкнутом круге надежды и отчаяния. Обреченные вечно помнить о тех, кого нет, скованные неодолимой силой притяжения исчезнувшего мира.
Я упрямо набычился.
– Сол, признайся, ты подставил меня?
– О чем это ты? – ухмыльнулся он.
– Обо всей этой ерунде насчет врагов, революции в сознании и так далее.
Сол встал с колен и закурил, выпустив аккуратное колечко дыма.
– Я говорил правду, – спокойно сказал он.
– Ну да, разумеется. Только работаешь ты не против холоков, а на них!
Он стряхнул пепел на ковер и уселся на диван рядом со мной.
– А ты вообще представляешь себе, что такое холоки? Существа, которые живут в постоянном страхе, не доверяя никому вокруг. Не понимают красоты, не знают даже, что это такое. У них нет ни любви, ни плотских наслаждений, любое прикосновение вызывает лишь отвращение. Понимаешь? Все, что им осталось, это чудесный аттракцион под названием «сны», где люди любят и ненавидят, удивляются и верят. Странный мир, где каждый живет сам по себе, делает то, что хочет, и не спрашивает разрешения. Где у каждого в душе есть своя маленькая комнатка с дверью и замком, который можно запереть. У холоков нет ни дверей, ни замков. Все одновременно присутствуют друг у друга в голове. Подумай об этом, Джонни! Ни интимности, ни тайн, ни фантазии – ничего!
Сол глубоко затянулся и продолжал:
– Еще у них есть ленты памяти. Знаешь, что это такое? Вспомни самый лучший момент своей жизни, он есть у каждого – какой-нибудь эпизод, выбивающий слезу, шедевр, достойный «Оскара». Вот холок садится и прокручивает твою жизнь, все подряд, включая завтраки, обеды, ужины, туалет, стояние в пробках и так далее – все для того, чтобы найти этот единственный звездный момент, лучшее воспоминание, твое главное сокровище. Находит и смотрит, снова и снова, раз за разом…
Он выбросил окурок и достал новую сигарету.
– Пугать их было одно удовольствие. Чего я только не вытворял! Однако довольно скоро мне стало скучно. Холоки и без меня вечно всего боятся. Однажды я делил сон с одним из них – кошмар, – мальчишку преследовала змея, он убегал со всех ног и не мог убежать. И тут я понял, что именно этим фактически и занимаюсь целый год. Я стал их кошмаром – охотником за привидениями, рыцарем-крестоносцем, наказывающим неверных за грехи. Я жаждал отомстить за своего шофера, за Лору и постепенно сам стал не лучше холоков. Око за око.
Чем больше я узнавал холоков, – продолжал Сол, – тем меньше испытывал отвращения. Вся моя ненависть куда-то подевалась. Они самые жалкие существа, каких только можно представить. Ни петь, ни танцевать – ничего не могут. Даже аромат розы недоступен их пониманию. Есть только машины, открывающие ворота в иной мир, который нельзя ни завоевать, ни даже попять, да и увидеть можно лишь во сне.
На мгновение в его глазах мелькнула боль – появилась и ушла на дно, словно рыба, выпрыгнувшая из воды. Однако мой тренированный взгляд успел ухватить главное. Я понял, что скрывалось в душе старика – невыносимое чувство вины. За что? Перед кем?
– Мы сами произвели их на свет, – вздохнул он. – Ты же знаешь…
