Невозможная птица

– Успокойся, – сказал Шон.

– Обвинение, – сказал лаборант, и Дэниелу захотелось врезать ему по лицу. – Вы, возможно, испытываете желание ударить меня.

– Заткнись!

– Гнев и насилие. Вы очень быстро продвигаетесь.

– Я ломал мебель, – признался Шон.

Лаборант подтолкнул по столу в направлении Дэниела какую-то вещь. Она скользнула по поверхности и остановилась рядом с его рукой: серебряная зажигалка «зиппо», прикреплённая скотчем к пачке «Салема».

– Добро пожаловать на борт, – сказал лаборант.

Дэниела охватило внезапное чувство невесомости. Как будто он в любой момент мог поплыть к потолку и зависнуть там, как ускользнувший на празднике воздушный шарик. Он вцепился в сына, как если бы это был его балласт. Он ощущал тепло головы Шона, его невозможно гладкую щеку. Это, должно быть – что? Ступор? То, что он знал, что именно он ощущает, не делало никакой разницы. Он не чувствовал ничего. Ни печали. Ни голода. Ни боли. Его тело потеряло все свои аппетиты и желания. Оно могло быть телом кого угодно.

Поворачивай до отказа, подумал он. Это была фраза из прошлого: техническое выражение, его употребил как-то дядюшка Луи, когда они чинили штемпелевочную машину. «Бери семь на шестнадцать и крути до отказа», – наставлял он. Вот на что это похоже. Болт, который не может держаться крепче, чем есть. Его уже не провернуть.

– Нам надо поспать, – сказал ему сын. Его голос был отдалённым – воспоминание о другом времени. Как будто он находился в другой комнате, а не у него на руках.

Спать – это звучало хорошо. Это звучало чертовски хорошо.

Дверь открылась, явив взгляду Клиндера и Такахаши, спорящих о чем-то в холле; доктор, покрытый потом, держал толстую руку на дверной ручке, его пижама сверкала блёстками, как костюмы Майкла Джексона.

– Верни его, черт вас всех подери! – говорил Клиндер. – Мы будем работать над книгой.

Получивший выговор Такахаши кивнул и скрылся из вида.

– Какая ступень? – рявкнул Клиндер, входя в комнату.

– Девятая, – отвечал лаборант.

– Великолепная работа, – Клиндер подошёл и остановился рядом с Дэниелом. Его рукава и плечи были покрыты мерцающими алмазами. – Дэниел! У меня для тебя очень хорошие новости. Я собираюсь сосчитать от пяти до одного. После этого я щёлкну пальцами, и ты проснёшься. Готов? Начали. Пять, четыре, три, два, один.

Щёлк!

Дэниел моргнул. Он заметил, что плечи Клиндера были покрыты мелкими осколками стекла.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил Клиндер.

Дэниел зевнул.

– Я устал.

– Просто ты был под гипнозом. Это ускоряет стадии перехода.

– Под гипнозом?

– Совершенно верно.

– Но я все помню. – Они имели в виду дневник Майка. Те люди в зеленой комнате. Теперь он знал это. Они очень осторожно расспрашивали об этом. Почему дневник так беспокоил их? Что это за скандал, которого они так боялись? Дэниел потёр глаза и снова зевнул.

– Вы сказали что-то про «хорошие новости».

– Да, сказал, – кивнул Клиндер, садясь на край коричневого стола. Он прикурил сигарету от серебряной зажигалки «зиппо», помедлил, наслаждаясь затяжкой и паузой. Потом выпустил слова вместе с клубами дыма: – Твоя жена жива.

Как будто шарик с конфетти лопнул в его груди. Больше чем облегчение, больше чем удовольствие, больше чем радость – он и не предполагал, что может чувствовать себя так хорошо и при этом ощущать такую слабость. Или, возможно, прошло столько времени с тех пор, как он чувствовал что-то похожее на радость, что она ошеломила его, заполнив внутренний вакуум, как глоток чистого кислорода. Это была надежда. Она была недалеко!

Но как это могло быть возможно?

Клиндер сказал:

– Экстаз.

– Что? – спросил Дэниел.

– Все, что тебе нужно делать – это ждать её. Способен ли ты на это, Дэниел? Способен ли ты ждать?

Какой глупый вопрос, подумал он. Это было гораздо лучше, чем не ждать ничего. Клиндер сказал:

– Настало время представить тебя твоей матери.

КАК КРОШИТСЯ ПЕЧЕНЬЕ

У Майка было такое чувство, будто его сопровождает президентская автоколонна.

Большие чёрные «линкольны», по два в ряд. Неспешно катящиеся по дороге 101. Первый раз в жизни он ехал в «линкольне» с незарешеченными окнами. Огромный китаец по имени By, положив дробовик на заднее сиденье, попросил Майка дать ему свой пейджер.

Майк протянул.

By сжал коробочку в кулаке (пейджер хрустнул) и вышвырнул в окно.

– Добро пожаловать на борт, – сказал он.

– Куда мы едем? – спросил Майк.

– В Святое Сердце.

Святое Сердце оказалось покинутой католической школой. В нем было, должно быть, около сотни людей, все они были одеты в кладбищенски-чёрные одежды. Это было похоже на приют для людей в состоянии депрессии; обитатели передвигались с угрюмой целенаправленностью. Некоторые из них переносили оружие из одних классов в другие. В гимнастическом зале по всему пространству баскетбольной площадки были расставлены койки. В дальнем конце была оборудована сцена для собраний. В углу шла демонстрация применения стрелкового оружия. By помахал молодой женщине с длинными светлыми волосами, которая рисовала мелом на школьной доске белый контур человеческой фигуры. Она улыбнулась By и продолжила урок. Когда она потянулась, чтобы нарисовать голову, её чёрная футболка задралась, обнажая живот с ямкой пупка.

Повернувшись к классу, она спросила с мягким южным акцентом:

– Ну, кто скажет мне, где находятся три точки для чистого выстрела?

Один человек поднял руку.

– Позади уха.

Блондинка кивнула.

Пожилая женщина подняла руку.

– Да, Кей?

– В основании шеи.

Женщина кивнула. Подождала немного.

– Ну, кто ещё? – она вздохнула и сказала: – Да ну же, люди! Прямо в сердце!

Маленькая группа захихикала, в замешательстве глядя в пол.

Блондинка положила руки на бедра.

– Так, а где у нас сердце?

Пристыженные ученики прижали руки к левой стороне груди.

– Супер! — воскликнула блондинка.

Длинный худой человек сидел, читая чёрную Библию. Другой человек, в чёрной футболке, показывал нескольким женщинам, как чистить винтовку. Дот подвела Майка к большой алюминиевой кофеварке,