Я покачала головой.
– Единственный инструмент, на котором я играю, это мой си-ди-плеер, – сказала я.
– Какая жалость, – не скрыл он своего разочарования.
– Но музыку я люблю. – Я попыталась реабилитироваться в его глазах.
– А кто твой любимый композитор? Любимый композитор?
Я с ужасом начала шарить в своей голове. Оказалось, что я не знаю ни одного композитора, только джазовые ансамбли – «Оазис», «Клякса», «Клюква», некоторые другие, – их я еще могу как-то дифференцировать, но вот услышать разницу между Бахом и Бетховеном мне явно не под силу.
По существу, я и имен-то других не знаю, кроме Баха и Бетховена.
– У меня нет любимого композитора, – наконец сориентировалась я.
– Тогда я сочиню для тебя что-нибудь и стану твоим любимым композитором.
– Так ты еще и сочиняешь?
– Не то чтобы сочиняю… – Он провел рукой по волосам. – Мне всегда очень хотелось стать композитором, но вряд ли у меня это когда-нибудь получится. И к тому же я признаюсь тебе, моя дорогая Изабелла, в одной слабости… Я сочиняю музыку ради денег.
– Но мне казалось, что у тебя есть работа! – воскликнула я. – Ты говорил, что работаешь в фармацевтической компании!
– Все верно, – кивнул он в ответ. – Музыка – это хобби.
– И что же ты сочиняешь в качестве хобби? – спросила я. – Песни?
Он несколько замялся.
– Не совсем песни, – сказал он смущенно. – Это нечто другое… музыка для рекламы.
– То есть простые саунд-треки с тремя аккордами?
– Вот именно, с тремя аккордами.
Меня его признание очень заинтриговало. Я никогда раньше не встречала рекламных композиторов.
– Но может быть, твои саунд-треки очень популярны? Может быть, я их слышала? – продолжала выпытывать я.
– Наверняка слышала, – подтвердил Нико.
– Например?
– Музыка в рекламе кофе «Кокорамба». – Глядя на меня, он начал потирать подбородок. – Вот видишь, ничего особенного.
– Я бы так не сказала, – осторожно ответила я. – Эта музыка западает в голову. Когда ее утром услышишь, то потом весь день от нее трудно отвязаться.
– Значит, она тебе не нравится, – вздохнул он. Мне снова стало смешно.
– Слушай, Нико, я думаю, что для рекламной музыки существуют особые правила. Предполагается, что она не должна нравиться – она должна запоминаться. Так что с твоей музыкой все в порядке.
– Наверное, – снова вздохнул Нико. – Когда я ее сочинил, мне самому она понравилась. И компании она понравилась. Они заказали мне еще один саунд-трек. – Он с надеждой взглянул на меня. – Мне кажется, эта мелодия лучше.
– А я могла ее где-нибудь слышать?
– Не знаю, она предназначена для рекламы духов. – Он слегка откашлялся, закрыл глаза и промурлыкал очень светлый и нежный мотив.
– Очень мило, – одобрила я.
– Спасибо.
– Нет, правда, она вызывает в сознании… ммм… лето, цветы, порхающих по воздуху птичек…
Он заулыбался.
– Хорошо, что ты вспомнила птичек, – сказал он. – Потому что духи называются «Палома».
– Ну вот видишь! – Я была очень горда своим экспериментом. – Ты хороший композитор. Мне пришли в голову как раз те образы, которые ты в свою музыку вкладывал.
– А какое у тебя хобби, Изабелла?
Мне стало не по себе. Я понятия не имела, что следует сообщать Нико Альваресу о своей персоне.
– О, в отношении меня нет ничего экстраординарного, Нико! Я не занимаюсь творчеством, не играю на гитаре, не сочиняю саунд-треки.
– Однако ты приехала в Мадрид, а не осталась дома, в Дублине! – напомнил Нико. – Почему ты здесь? Неужели только для работы? Или ты любишь Испанию? А может, у тебя есть здесь бойфренд? Или он ждет тебя в Ирландии?
Вопросы сыпались из него, как из рога изобилия.
– Сколько вопросов одновременно, – замялась я.
– Можешь на них не отвечать, – ответил он, осушая свою пинту. – Хочешь еще сока или, может, пойдем куда-нибудь поесть?
Я взглянула на часы. Девять. Для ужина в Мадриде еще слишком рано.
– Еще сока, пожалуйста, – сказала я, поразмыслив.
– Может, лучше стакан вина?
– Нет-нет! – энергично покачала я головой. У нас же свидание, подумала я, ну, или что-то в этом роде. Мне не хотелось напиваться, чтоб внезапно не почувствовать себя размякшей и расслабленной и начать думать, что – вот – неплохо было бы прыгнуть к Нико в постель. Я не очень доверяла себе в подвыпившем состоянии.
– Хорошо, никаких проблем, – ответил он.
Бар между тем постепенно наполнялся. Мы разговаривали об Ирландии, о доме и друзьях.
– Ты, наверное, скучаешь по дому? – спросил он.
– С чего бы это? – ответила я. – Я общаюсь со своими по телефону, а друзей у меня и здесь полно.
– Однако из тебя не очень легко выудить хоть какую-нибудь информацию о тебе самой, Изабелла, – заметил он.
– Что конкретно ты хочешь обо мне узнать? – спросила я настороженно. – Задавай вопросы – я на них отвечу.
Внезапно он протянул руку и убрал у меня с глаз прядь волос. Я подпрыгнула на месте.
– Я хочу знать, кто с тобой так плохо обошелся, что ты реагируешь столь неадекватно на простое прикосновение моей руки.
Сердце бешено заколотилось у меня в груди.
– Никто, – ответила я. – Просто ты меня напугал.
– Я тебя напугал? – Он посмотрел на меня с удивлением. – Я просто убрал с твоих глаз волосы. Ничего страшного в этом нет.
– Да, – согласилась я, но при этом продолжала дрожать и почувствовала, как у меня напряглись легкие. Пришлось прибегнуть к помощи ингалятора.
– У тебя астма? – спросил он.
– А ты как думаешь? – После нескольких пшиков мое дыхание постепенно наладилось.
Он улыбнулся.
– Прошу прощения. Вопрос, разумеется, глупый, – согласился он.
Мне тоже стало смешно, хотя дрожь все еще не проходила.
– Это очень противно, астма? – спросил он. Я покачала головой.
– В Мадриде гораздо легче, – ответила я.
– Так вот почему ты в Мадриде! – догадался он, – Ради поправки своего здоровья.
– И совершенно не ради этого!
– Хорошо, Изабелла, я больше не буду спрашивать тебя о том, о чем ты не хочешь говорить.
Некоторое время мы посидели молча. Наше молчание не было компанейским и исполненным взаимопонимания, но в то же время оно не было холодным и отчужденным молчанием. Просто некоторое время нам не хотелось говорить.
Я слушала, как певица молила в своей песне о том, чтобы он не разбивал ей сердце. Да вот, думала я, у других людей в жизни случаются реальные трагедии. Некоторых женщин, к примеру, бьют или унижают
