— Она была мне женой, — проговорил Уильям, и голос его прервался.
Он быстро овладел собой и все же говорил с трудом, часто сглатывая, словно ком стоял у него в горле.
— Я всегда хотел ее видеть.
Он кликнул слугу, и вскоре появился худой бледный человечек.
— Пирс, принеси эля. Приношу извинения, — продолжал он. — Мой кошелек отощал, и если прежде я предложил бы вам вина, то теперь должен обходиться элем.
Когда Пирс вернулся и в руках Болдуина и Саймона оказались большие кружки эля, он продолжил рассказ.
— Я хотел с ней увидеться, чтобы снова попытаться убедить, что следует огласить наш брак. Я не хотел, чтобы она возвращалась к отцу и к этому змеенышу-братцу. Вы его видели? Зовут его Тимоти, но я не могу и вообразить человека, менее похожего на апостола Тимофея. Он отвратителен, как прокаженный.
Она, по своему обыкновению, отказала мне. Время еще не приспело, сказала она. Я слишком долго ее уговаривал, а она и слушать не хотела. Тогда я спросил ее про своего сына, но ее насмешила даже мысль, что между ними могло что-то быть. Все же, признаюсь, что-то в ее речи насторожило меня.
— Что?
— Слова звучали неестественно. Я уже не молод, сэр Болдуин, как и ты. Ты знаешь, и я знаю, что можно распознать ложь в голосе любимой. О, не смотри на меня так. Я никого не убивал в ту ночь. Я расслышал эту нотку и знал, что она встречается с моим сыном. Я был расстроен, но не настолько, чтобы убить двух самых дорогих для меня людей. Это было бы безумием!
— Как же ты поступил?
— Я расстался с ней с огромной тяжестью на сердце, с готовыми прорваться слезами. Я не хотел больше вынуждать ее ко лжи и в одиночестве вернулся сюда, убеждая себя, что жестоко было привязывать ее к себе, когда ей нужен молодой муж. Я был готов лжесвидетельствовать, объявив, что мы никогда не были мужем и женой.
— А вы были? При таких обстоятельствах ухаживания — трудное дело.
— Думаю, она полюбила меня, как отца. Может быть, от родного ей было мало радости? Вышло так, что мы однажды встретились у Розари, где я надзирал за строительными работами. Она увидела меня и подошла извиниться.
— За что извиниться?
— А вам не говорили? Поместье Розари принадлежало мне. Когда его у меня отобрали, я остался без земель.
Болдуин был удивлен.
— Земли вокруг Розари? Такие болота недорого стоят!
— Хватало, чтобы пасти овец, но больше мне приносила рыбная ловля. У меня вдоль всего берега тянулись ставные неводы для лосося. Эти земли дорого стоили.
— Как же ты их лишился?
— Я думал, ты знаешь. Десять лет назад я был товарищем Пирса Гавестона. Я остался ему верен, даже когда бароны обратились против него и отправили в изгнание. Остался верен и тогда, когда он вернулся в страну. Я сражался за него, и наградой мне были земли и поместья отсюда до Кента. А теперь Пирс мертв, и я лишился покровителя. За последние несколько лет Диспенсер оттягал у меня поместья. Последние земли отобрали под Розари. Теперь у меня остался только этот дом.
— Под каким предлогом он их забирал?
— О, под самым простым. Обвинил в связи с лордом Мортимером. Предположил, что я способствовал его побегу из Тауэра. Хотя, клянусь, я не имел к нему отношения.
— Кажется, в помощи Мортимеру обвинили многих в этих местах, — отметил Болдуин. — Еще и настоятеля. На его место поставили другого.
— А, этого Джона Кузанского. Он связан с Диспенсером. Ему искали теплое местечко, чтобы вознаградить за службу. Он и его брат хорошо послужили Диспенсерам, вот Диспенсер и добился ареста настоятеля, и отдал его доходы своему другу. Позор! Подумать только — политиканы смещают доброго, богобоязненного человека и сажают на его место невесть кого. Его ненавидит вся обитель. Никто ему не доверяет.
— А не добивался ли еще кто-то твоего разорения? — поинтересовался Саймон. — Не мог ведь Диспенсер набросится на тебя без причины. Кто-то должен был ему подсказать, что ты замешан?
— Не представляю, кому такое могло прийти в голову, — ответил Уильям. — Врага такого сорта нельзя не заметить. Едва ли можно упустить из виду ненависть, которая толкает кого-то погубить всю мою жизнь. Взгляни на меня! Еще два года назад я был в силе и имел хороший доход. Теперь у меня нет ничего — даже жены и сына.
— Ты часто бывал на болотах, — начал Саймон. — Так не случалось ли тебе видеть ту фигуру? Призрака?
Уильям вздрогнул и словно вжался в кресло.
— Я видел его однажды, вместе с женой. Окаменел от этого зрелища. Но потом…
Болдуин кивнул:
— На следующий день вы услышали о побеге?
— Да. И мне пришло в голову, что призрак мог быть чьей-то хитроумной выдумкой, чтобы распугать случайных прохожих. Искусная подделка. Я в него поверил. Да и ты бы поверил, окажись ты тогда в тумане на берегу.
— А что думала твоя жена?
— Тогда она ужасалась вместе со мной.
— Ты говорил с ней об этом?
— Говорил. Она гордилась тем, что рассказала об увиденном отцу, а тот известил городские власти. Возможно, из-за нее и сместили настоятеля.
— Кто мог об этом знать?
— Я помню, что Джульетта упомянула о нем в день нашего венчания, но больше, думается, никому не рассказывала. Видишь ли, в то время все, происходившее на болотах, так много значило для нее. Она была полна восторга и счастья. Как и я.
По щеке Уильяма медленно скатилась слеза. Он не замечал ее.
— Сначала я потерял Сесили, а теперь ее дочь и своего сына. Ничего не осталось.
— Скажи, мастер Уильям, — спросил Болдуин. — Сэр Генри… ты не сомневаешься в его личной преданности Диспенсерам?
— Нет, думаю, он вполне им предан. Я во многом мог бы упрекнуть его, но не стану порочить его верность.
Болдуин встал.
— Я прошу тебя оставаться в доме, пока мы заново рассмотрим все обстоятельства. Если ты выйдешь отсюда, другие могут попытаться тебе отомстить.
— И сюда может вломиться любой. Теперь, когда мой сын мертв, остались только я и Пирс.
— Я оставлю здесь этих людей. Они защитят тебя.
Выходя, Болдуин обернулся:
— Между прочим, как добираются к лососевым садкам — неводам, ты сказал?
— Мои стояли дальше от берега, поэтому требовалась лодка. У других, скажем, у монахов, они на отмели, так что иногда пользуются ходулями.
Болдуин отправил одного из стражи к епископу с сообщением, что он сомневается в виновности Уильяма. Он просил послать кого-нибудь и к сэру Генри, уведомить его, что отец Джульетты не арестован и, по всей вероятности, невиновен.
Они еще не дошли до берега, когда Болдуин вдруг остановился. Саймон озирал равнину.
— С тобой все в порядке, Болдуин?
— Нет, не думаю. В голове у меня помутилось. Джульетту убили и оставили; Пилигрима убили и
