Сад Учителя

Учитель произнёс молитву, после неё сказал:

— Дети, идите в день свой и помните неуклонно о собранности. Пребывайте возвышенны, строя храм своего сердца, и помните об Единстве. Суть всех нас едина, но каждый раскрывает её в себе по-своему. Имейте понимание, имейте взлёт духа и широту взгляда, и да пребудет над вами Моё благословение.

И Учитель благословил всех. Все стали расходиться. Небольшая группа братьев окружила Учителя, и Он что-то объяснял им. Это была новая «ячейка», как и наша, объединённая Учителем.

День. 5 часов.

Я видела себя идущей по дорожке Сада к терраске Учителя. Учитель сидел в кресле и встретил меня тихим светом Своей улыбки. Когда я села у ног Учителя, Он сказал:

— Ты принесла ко Мне сердце, полное благоухания роз?

— Да, Учитель, — ответила я, вздохнув от полноты счастья.

— Я чувствую это. Я рад. Пусть в твоём сердце не исчезнет этот аромат роз, аромат счастья, он крепок, и чары его, передаваясь людям, пробудят в них мгновения великих радостных возможностей. Мы решили пересоздать тебя. Вернее, иначе настроить струны твоего сердца, как настраивают арфу перед тем, как играть на ней. Струны твоего сердца должны давать совершенно чистый, серебряный тон, они должны вибрировать радостно и давать в мир мелодии, те мелодии, которые радость вольёт в него. Давать радость — вот основное свойство твоего сердца. Поэтому не удивляйся ничему, прими всё, что будет изливаться на тебя, в радости. Это для того, чтобы струны твоего сердца дали нам более яркие звуки. Представь себя сидящей в некотором огромном круге людей, где каждый что-то передает другому. И вот ты должна передавать Радость, радость и песни и творческие зовы, зовы сердца. И ты не должна бояться, что оскудеешь ибо Мы наполним тебя всё новыми и новыми вибрациями счастья, которые заставят трепетать струны твоего сердца и родят песни счастья… Приблизься ко Мне.

Учитель возложил руки мне на голову и сказал с любовью:

— Очищаю тебя силой данной Мне власти. Пребудь в мире и в духе!

И Учитель отпустил меня, взволнованную, умилённую, счастливую.

6 часов. Молитва.

Когда все разошлись после молитвы, мы, пять человек, остались на площадке. Стояли густые сумерки. Быстро темнело, воздух был свежий и влажный.

— Взойдёмте в беседку. Там нам будет уютнее, — предложила Анита. Мы согласились. В беседке было совершенно темно. Ощупью нашли скамейку и сели. Я сидела между Астартой и Анитой, возле которой сидел Стивенс и рядом с ним Феликс.

— Ну что ж, предлагаю начать собрание, — шутливо сказал Стивенс. — Вот в прошлый раз мы бегло познакомились друг с другом, теперь было бы очень хорошо услыхать из уст каждого более подробную историю его жизни и творчества последнего времени.

— Начнём с Феликса, — предложила я, — он сидит первый с краю.

— Всё равно, могу и я, — ответил Феликс. — Я уже говорил вам, друзья мои, что я писатель. История моего писательства очень необычна. Я опускаю все подробности, но только скажу, что моя способность видеть и помнить очень многому способствовала. То, что я вижу в каждом человеке очаг Света, навело меня на мысль написать роман, в котором бы жизнь каждого, жизнь «простеньких будней», жизнь обычного тесно переплеталась бы с необычным. Я хочу показать в нём, как люди, сами того не зная, идут навстречу своей судьбе, и как, наоборот, некоторые ей противятся, и как кармически их связывает и развязывает жизнь, и как карма влияет на общий ход жизни. Я думаю, что это многих заинтересует и может быть заставит задуматься над «обычным», которое таит в себе так много «необычного». Я вовсе не вношу в свои романы ничего «таинственного», никаких оккультных штрихов. Нет, очень просто и современно я описываю жизнь людей, но даю очень тонко почувствовать «Дух», который пронизывает «материю», и как они воздействуют друг на друга. Вот и всё.

— Но расскажи нам о своей жизни, — сказала Анита, — кем ты окружён, любишь ли свою семью?

Феликс помолчал немного.

— Я живу один. У меня нет семьи. Я люблю птиц. Вы улыбаетесь? Да, это моя слабость. Конечно, я их не держу в клетках, я живу за городом, в маленьком коттедже. При доме есть сад, и в нём много приспособлений сделано мною для птиц. Я люблю маленьких певчих птиц. Мне они особенно близки. Я одинок. У меня есть старушка в доме, моя няня. Я лишился родителей в детстве. Они оставили мне средства и меня воспитывали родственники. Но няня мне была ближе всех. Собственно, это не «няня» в обычном смысле слова, скорее это моя воспитательница, вторая мать. Она вполне культурный человек, приятельница моей матери, которую обожала, и жила в нашем доме как родственница. Но я её зову «няня» с раннего детства, так как она всегда была при мне и иных нянюшек у меня не было. Я никогда не влюблялся. Я совершенно лишён сексуальности. И это мне помогло не тратить зря сил и не расточать энергию и чувства. Я люблю людей. Но для меня нет пола. Но я всё понимаю. А так как я широко понимаю мир и взаимоотношения людей, то я не стал схоластом и брюзгой. Я, вероятно, уже пережил всё это и изжил очень бурные страсти в прошлых жизнях. И этот опыт мне больше не нужен. Я никого не осуждаю. Я вполне понимаю эту колоссальную силу пола, но я очень рад, что освободился из под этого ига…

— Да… ига! — как скорбное эхо ответил ему вздох Стивенса, в котором была горечь и усталость…

— Потому, что я вижу очень многое и помню свои прошлые жизни, я легко разгадываю запутанную психологию многих отношений, и мне, как писателю, это очень помогает. Но всё же я, вероятно, скоро кончу свою писательскую деятельность.

— Что же ты будешь делать? — спросила я.

— Я буду жить.

— И любить птиц… — подсказала Анита, шаловливо улыбаясь в темноте.

— Да, любить птиц, — просто согласился Феликс. — Но не только птиц, но и людей, и всю жизнь. Мне бы очень хотелось дать людям от своего опыта, но я пришёл к заключению, что это очень трудно и даже не нужно… Ещё не было примера, чтобы чужой опыт убеждал так, как свой собственный. С ним можно соглашаться, но испытать надо человеку самому.

— Да, это верно, — согласился Стивенс.

— Но как же это жить без личной привязанности? — спросила Астарта.

— Но ведь я не сказал, что у меня нет близких мне друзей. У меня их очень много. Я люблю людей. Для меня это всё горящие очаги Света. Знают ли сами люди про этот свой Свет или нет, это не меняет ничего, Свет есть в каждом! Но всё же я один внутри себя. Но это совсем иное одиночество, чем понимается обычно. Нет никого из людей, кому я оказывал бы предпочтение. Никто не привязывает меня сильнее, чем другие. Но к каждому у меня в сердце много тепла и света. И это не есть холодность моей натуры. Это…

— Это начало истинной любви, — тихо закончила я.

— Да, может быть так. Моя жизнь полна. Я не томлюсь от одиночества. Я не завидую тем, кто окружён семьей. Брак, личное счастье — всё это мне кажется не существенным для меня теперь. Но Жизнь, Жизнь в Её целом, Жизнь в духе — это глубоко волнует меня. Я предвижу новые идеи, новое человечество. Но для этого люди должны сами освободить себя от всех цепей личности. И цепь половой любви я считаю одной из самых крепких. На этом, друзья, я пока кончаю о себе.

— Да, но если люди освободятся от пола, тогда окончится их размножение, — сказала Анита.

— Но я полагаю, что, когда человечество дойдёт до такого высокого состояния, что освободится из под власти личности, тогда и личная любовь со всем, что из этого вытекает: страсть, ревность и т. д. отпадут. И когда человечество поднимется до постижения такой высокой любви, тогда настанет то единство, при котором больше не нужно размножение, — сказал Феликс.

Мы все молчали, переживая сказанное Феликсом. Он первый нарушил молчание:

— Будем ли мы продолжать нашу беседу сегодня?

— Нет, друзья, давайте лучше отложим до завтра, — сказал Стивенс. — Очередь теперь будет моя, но сейчас мне надо уйти.