тебя, милочка моя…»
Год спустя, закутав получше семимесячного сынишку, ехала Елизавета Исаакиевна в Сибирь — там мужа ждет работа! Когда отправился Владимир Афанасьевич в Китай, с двумя малышами на руках возвращалась в Петербург. Потом — вновь в Иркутск, на четыре года. Потом — в Томск. Старшие уже подросли, а младшему — годик…
Нелегко быть женой ученого, женой человека, влюбленного в свое дело. Он — любящий муж, любящий отец, но вначале — дело!
— Вовочка, нас звали в гости.
— Ты же знаешь, Лизонька, я должен работать…
— Вовочка, совсем прогнили полы в кухне. Надо искать плотников.
— Ты же знаешь, Лизонька, я должен работать…
Что бы ни случилось, каждый день он проводил десять часов за письменным столом. А на ее долю — все семейные заботы.
Любимая поговорка была у Елизаветы Исаакиевны: «Лень — на ремень, а ремень — на плечи».
Бывало, сердилась она, бывало, плакала, возмущаясь его «немецкой» педантичностью.
— Ты же знаешь, Лизонька…
Биограф пишет: «Если измерять жизнь человеческую не годами, а трудами, пришлось бы сказать, что Обручев жил раз в десять больше среднего человека».
Кто измерит, сколько из этих десяти жизнен подарила ему Елизавета Исаакиевна…
Когда скончалась она, Обручев, как вспоминает близкий его сотрудник, «работал с особым ожесточением, особенно строго и неумолимо соблюдал железный распорядок своего десятичасового рабочего дня, не давая себе ни малейшей возможности поддаться угнетающему тяжелому состоянию духа, ежеминутно как бы приказывая себе не опускать рук».
Прошло два года…
Мучительно тягостно одиночество, застигшее на склоне лет. Конечно, рядом сыновья. Но у них свои семьи, своя жизнь.
С Евой Самойловной Бобровской Владимир Афанасьевич был знаком уже давно. И вот теперь они решили соединить свои судьбы…
Порой даже близкие люди по какой-то нелепой предвзятости склонны осуждать поздние браки. Нелегко было Еве Самойловне входить в новую семью. У нее ведь тоже была и своя жизнь, и сын от первого брака, и любимая работа. И сомнения…
Владимир Афанасьевич писал ей, как всегда, откровенно:
«Прежде за стариков молодые выходили или по принуждению родителей, или ради их выгоды — спасения от разорения, например, или же в расчете на богатство, сытую жизнь, недалекую смерть и наследство, пенсию и т. п… Мне кажется, что ты немножко опасаешься, чтобы кое-кто не приписал тебе эти побуждения, и этим объясняется, может быть, нежелание переехать в мою квартиру? Пусть другие думают, что хотят, на чужой роток и т. д., а ты будь уверена, что я тебя в этом не подозреваю».
«Опять за эту 6-дневку получил два письма от тебя, дорогая Евушка, два письма, полные любви и ласки, на которые могу отвечать только своими холодными сухими посланиями. Разучился я из-за избытка научного писания излагать свои чувства соответствующими словами… Я очень рад, что Володя с Митей помирились, и приписываю это твоему доброму воздействию. Я не умею так мягко уговаривать, не нахожу слов, проникающих в душу; поэтому твое вхождение в нашу семью будет иметь хорошие последствия. А помощи твоей в работе, о которой ты думаешь, я не хочу, у тебя своей работы достаточно; своей лаской и любовью ты будешь поддерживать меня и этим способствовать моей работе гораздо лучше…»
Из дневника Е. Бобровской
09.02. 1936 г. «В. А. работает необычайно много и организованно, а благодаря тому, что он обладает исключительной способностью писать быстро, четко и все сразу начисто, т. к. обладает исключительной красотой и простотой литературного языка, все это дает ему возможность выпускать свою продукцию значительно больше, чем это сделал бы другой».
10.02. 1936 г. «Как всегда, он прост и радостен, вот почему так легко с ним, он не давит своей ученостью, своими правами. Он так мудр, что в его простоте есть какое-то величие».
11.02. 1936 г. «Теплое и внимательное отношение к человеку у В. А. проглядывает на каждом шагу. Он совершенно не может оставить без ответа ни одну просьбу… И дома — в мелочах, в быту он внимателен на каждом шагу и к каждому, кто окружает его»,
12.02. 1936 г. «В. А. очень недоволен, что у него отнимают так много времени посторонние дела. Отказать не может, а потом недоволен, что отнимают у него так много времени… Его тяготит известность и все, что с ней связано. Он предпочитает работать в тиши и сделать все то, что ему кажется он обязан сделать. Он вообще ярко чувствует движение времени. Вот почему он его так бережет и использует буквально каждую минутку».
27.02.1936 г. «Меня радует, как В. А. активно относится ко всему окружающему его. Как он всем интересуется. Я ему сказала, что мы с ним — большевики без партбилета. Мне все дорого — каждая, даже маленькая, победа меня радует».
27.02. 1936 г. «В. А. на мой вопрос, как он участвует в практической жизни страны, ответил, что вся его работа по геологии Сибири есть его труд для Советской страны».
08.03. 1936 г. «В нем удивительно то, как он работает».
19.02. 1937 г. «Грустно и тяжело! Смерть Серго (Орджоникидзе)… В. А. свою скорбь глушил еще большей работой. Он не может пассивно переживать огорчения. Он переводит себя всего в действие, и только в движении, в работе он черпает силы, душевное равновесие и бодрость. Как часто я смотрю на него и думаю — вот у кого надо учиться работать. И я уже многое стала познавать»…
Годы спустя близкий сотрудник Владимира Афанасьевича — А. М. Чекотилло — напишет: «Ева Самойловна… была и его секретарем, и подругой жизни, и няней, и охраной от ненужных дел и посетителей».
Осенью 1935 года Владимир Афанасьевич переехал в Москву. Вышел в свет первый том его монографии «Геология Сибири». В 1936 году — второй, еще два года спустя — третий. Один за другим издавались тома «Истории геологического исследования Сибири». Из-под его пера выходило в это время до восьмидесяти печатных листов в год!
Энциклопедические знания и феноменальная память позволяли Владимиру Афанасьевичу творить воистину чудо:
«Когда я сажусь писать, то беру ручку и пишу, не останавливаясь и не испытывая никаких мучений. Из левого ящика беру бумагу, написанные страницы складываю в правый ящик; когда рукопись книги закончена, то отсюда она передается моему наборщику. Ведь я слишком стар, чтобы тратить время на исправление ошибок после перепечатки на пишущей машинке»…
Семидесятипятилетие Владимира Афанасьевича отмечалось очень торжественно. Чествовали юбиляра на общем собрании Академии наук в Доме ученых, вечером был банкет. Много говорили о заслугах Обручева перед советской геологией, о его любви к науке, о необыкновенной продуктивности, о юношеском энтузиазме.
Имя Обручева было присвоено только что созданному Институту мерзлотоведения и горному факультету Томского индустриального института.
Владимир Афанасьевич был награжден орденом Трудового Красного Знамени, а в 1941 году его
