собирает его здесь?
— Прежде здесь летом всегда жил китаец, который каждый день ходил по холмам, собирал ложкой в ведро масло, набежавшее за сутки, и сливал его в бочку у фанзы.
Раз или два в месяц приезжал лавочник с рудников или из Дурбульджина и увозил масло.
— Если оно вроде дегтя, то должно гореть? — спросил Мафу.
— Да, оно горит, — ответил Лю Пи. — И этот черный камень тоже хорошо горит.
— А не был ли тот земляной воск, который я нашел в Мертвом городе, тоже из каменного масла? — догадался Мафу[31].
— Может быть, — ответил Лю Пи. — Но только там ни воды, ни жидкого масла ты не видел, а воск лежал жилой в земле, словно кварц с золотом.
Путники принесли флягу, котелок, чайник, чашку, наполнили их водой и спустились с холма.
Расположились недалеко от фанзы, возле которой, действительно, стояла большая бочка с каменным маслом. Мальчики обмакнули в него сухие прутья, которые они набрали, и положили их в костер. Масло прекрасно горело, но давало сильную копоть, поэтому рудокопы решили употреблять его только для ночного костра, но не для варки пищи.
Фанза казалась нежилой; дверь в нее была полуоткрыта. Возвращаясь с охапкой кустов, Пао заглянул внутрь и тотчас закричал:
— Ой, в фанзе мертвый человек!
На крошечном кане в глубине фанзы лежал китаец, прикрытый рваным халатом. Но когда Мафу и Лю Пи подошли к нему, он открыл глаза и зашевелил губами. Он был страшно худ, кожа да кости, глаза ввалились, сморщенные губы потрескались.
Лю Пи наклонился к нему и с трудом расслышал хриплый шопот:
— Воды, воды!
Принесли чашку воды и, приподняв несчастного, дали ему напиться.
— Дайте мне поесть, — прошептал китаец. — Я две недели уж ничего не ел…
— Скоро поспеет пшенная каша, — сказал Лю Пи, — мы принесем тебе, потерпи немного.
Оставив больного в фанзе, все вернулись к огню.
— Это, наверно, и есть сборщик масла, — сказал Лю Пи.
Больного опять напоили и кормили несколько раз небольшими порциями; в промежутках между приемами пищи он крепко спал. Лагерь перенесли на ночь к дверям фанзы, и дежурный продолжал время от времени давать ему воду или жидкую пищу. Ночью горело несколько костров из каменного масла.
К утру больной настолько окреп, что мог уже встать и разделить завтрак путников. Он рассказал им следующее:
— Я тут живу уже с весны, собираю масло. Каждые полмесяца за ним приезжали и привозили мне муки, пшена. Но уже больше месяца никто не приезжает. У меня еда кончилась, но я думал, вот-вот приедут, каждый день ждал; пил только воду. Потом начал слабеть, перестал собирать масло, все лежал и два раза в день выходил попить воды. Но и это стало трудно, едва ноги двигались. Вчера я уже совсем не мог встать, думал, что умру. А за маслом так никто и не приезжал.
— Теперь масло долго никому не понадобится, и тебе здесь делать нечего, — заметил лое.
— Мы возьмем тебя с собою, — сказал Лю Пи. — Мы пробираемся в Манас, а там какая-нибудь работа найдется.
Чунг (так звали китайца) поклонился Лю Пи до земли и сказал:
— Пойду с вами, куда хотите, только дайте мне еще день отдохнуть.
Рудокопы согласились остаться на день; хотя корм был небогатый, а вода имела плохой вкус, зато уединенность места позволяла дать отдых животным и людям, не опасаясь нападения врагов.
Рудокопы обошли все холмы, на вершинах которых выделялось каменное масло. Их было семь, и на каждом они нашли яму с водой и пленкой жидкого масла. Несколько дальше на восток высились еще три холма, и на одном из них, по указанию Чунга, нашли яму с более чистой водой, которой он пользовался, пока мог ходить.
Холмы, которые посетили наши путешественники у южного подножия Джаира, представляли собери месторождение нефти. Она поднималась здесь вместе с водой и газом по трещинам из более глубоких слоев, где залегала в большом количестве, заполняя все промежутки между зернами рыхлых песчаников. На воздухе нефть теряет свои наиболее летучие составные части, окисляется, густеет и, наконец, твердеет, превращается в кир. Так в течение многих веков из маленьких струек нефти, вытекавших на поверхность земли, выросли большие холмы, в которых к густевшей нефти примешивались наносимые ветрами песок и пыль.
Нефть образуется в мелких морях и морских лагунах (заливах) из водорослей и планктона, то есть очень мелких морских растений и животных, плавающих в поверхностных слоях воды. Отмирая, они накопляются большими массами на дне водоемов, где их перекрывают песок и ил, выносимые реками в море. Подобно тому как на суше в болотах из. мхов, отмерших кустов, упавших деревьев постепенно образуется торф, а позже (когда болото затопляется морем или озером, которые покрывают торф слоями песка и ила) из него получаются пласты каменного угля, так и на дне морей из накоплений морских растений и животных со временем образуется нефть. Ее всегда сопровождает соленая вода, пропитывающая песок и ил, а также газы, выделяющиеся при образовании нефти. Эти газы своим давлением выталкивают нефть и воду на поверхность, если имеются трещины, проникающие сверху до нефтеносных слоев.
Жилы твердого асфальта, которые путешественники видели в Мертвом городе, также образовались очень давно из густой нефти, поднимавшейся по трещинам на поверхность и постепенно заполнявшей их. Вероятно, и над этими трещинами прежде возвышались холмы из кира с выходами нефти, воды и газа. Но когда трещины совершенно заполнились, выходы были закрыты, рост холмов прекратился, а самые холмы уничтожены процессами выветривания и размыва. Остались только жилы асфальта, заполняющие трещины. В Мертвом городе таких жил около двенадцати, и они хорошо видны благодаря черному цвету асфальта, выделяющемуся среди желтых и розоватых песчаников и глин. Некоторые из них имеют около метра толщины, другие только 10–30 сантиметров. Песчаники, пересекаемые этими жилами, пропитались нефтью во время ее выделения, отвердели («закированы», как говорят) и лучше сопротивляются выветриванию. Поэтому они и образуют гряды холмов, на гребнях которых выходят жилы асфальта.
Таким образом, пустынный хребет Джаир богат не только золотом, но и нефтью и углем, залегающим пластами у его северного подножия.
На следующий день отправились дальше. Мафу уступил Чунгу свою лошадь, а сам шел пешком. Пришлось вернуться несколько километров назад к броду через Манас, который оказался нешироким, но довольно глубоким, так что вещи перевозили на лошади, чтобы не подмочить вьюки.
За рекой началась местность другого характера: чередовались рощи тополей и джигды, заросли кустов, песчаные бугры, поросшие тамариском, и поляны; попадались сухие русла, заросшие камышом, весной затопляемые рекой. Чтобы Не наткнуться невзначай на дунган, приняли меры предосторожности: Лю Пи и Мафу шли шагах в пятистах впереди каравана. Под вечер вдруг послышался топот. Тревога, впрочем, оказалась напрасной, так как пробежало только несколько лошадей, повидимому одичавших.
На ночлег свернули с большой дороги в сторону реки, которая была заметна издали по кайме высоких деревьев. Остановились в роще, отделенной от воды полосой камышей.
Уже смеркалось, и потому прежде всего занялись сбором топлива на ночь. Потом рудокопы стали развьючивать животных, мальчики разводили огонь, а Чунг с чайником и котелком пошел к реке за водой. Едва он успел скрыться в камышах,
Бросив животных, побежали к реке. Через камыши шла узкая тропа, которая делала изгиб и затем, расширившись, упиралась в воду. Река, еще освещенная отсветом неба, быстро катилась, шевеля камыши, росшие в воде. Темной стеной стояли деревья и кусты противоположного берега. По одну сторону тропы в камышах лежал на боку котелок, по другую — чайник, а Чунг исчез бесследно. Берег не был обрывист, и, даже споткнувшись и упав в воду, легко было удержаться за камыши.
— Чунг, Чунг, Чунг, где ты? — закричал Мафу во все горло.
Все трое стояли в полном недоумении. На призыв никто не отзывался. Оглянувшись кругом, Лю Пи
