ясны.
Хайль Гитлер!
Франк выронил телеграмму.
— Никакими мерами уже не спасешь того, что рухнуло и разбилось, — пьяно бормотал он. — Русские схватили нас за горло и душат с каждым днем сильнее... В спину стреляют партизаны и подпольщики... Что же будет, если вспыхнет еще восстание чехов?!. «Меры вам ясны...» Мне они не очень ясны, господин рейхсфюрер... Не очень... Мне очень ясно, что пора подумать о спасении своей головы...
Франк шатаясь подошел к сейфу, с трудом открыл секретный отсек. Здесь лежало несколько иностранных паспортов и небольшие желтые кирпичики — золотые слитки. Министр положил в портфель золото, высыпал туда же несколько пригоршней драгоценных камней, перстней, колец, сунул паспорта. Закрыл портфель и бережно погладил его.
«Здесь несколько килограммов золота... — Франк пьяно ухмыльнулся. — Около двух миллионов долларов меня ждут в швейцарском банке... Миллион положен на имя жены... В Гамбурге у меня есть дом и в подвале замурован сейф с картинами. Там есть полотна Тициана, миниатюры Корреджо, эскизы Гойи, Ван-Дейка... Если дом и разбомбят, то золото, бриллианты и картины будут все равно целы. Они надежно, спрятаны... Жена знает где... Семью нужно завтра отправить в Германию...
— Вот эти меры мне ясны, господин рейхсфюрер, — подытожил свои рассуждения Франк, закрывая сейф. — При пожаре надо выскочить из огня, взяв наличные ценности... А дом и заново можно построить...
Вызвав адъютанта, он приказал подать машину, и, взяв портфель, пошел к выходу.
— Разрешите, экцеленц? — протянул руку к портфелю адъютант.
— Не надо... сам... Конвой на месте?
— Ждет вас.
— Распорядитесь, чтобы завтра утром был готов к вылету в Германию мой самолет... Вы, гауптман, будете сопровождать мою семью в Германию. Заберите и свою жену... Здесь им больше нечего делать... Отвезете и вернетесь, если хотите остаться живым...
— Спасибо, экцеленц, спасибо... Очень благодарен, что вы не забыли о моей семье... Навечно ваш слуга, экцеленц...
— Возьмите четверых солдат из охраны дворца.
— В Германии, экцеленц, тоже нет спокойного места. На Западе наши сдают американцам города без боя, а здесь стремительно надвигаются русские. Они уже под Берлином.
— Вы говорили, что ваш дядюшка живет в Испании.
— Да, он фабрикант в Мадриде.
— По-моему, это спокойное место, — многозначительно произнес Франк. — Я говорю это вам, гауптман, как моему... — Обергруппенфюрер помолчал и спросил: — Мы ведь с вами, кажется, родственники?
— Да, экцеленц. Я женат на дальней родственнице вашей жены.
— Запомните наш разговор, гауптман. Я знаю, что вы умеете молчать. Это в ваших интересах.
— Но, экцеленц, паспорт...
— Иностранный паспорт будет ждать вас здесь. При желании, мы можем уехать отсюда к вашему дядюшке в гости.
— О, экцеленц!..
— Семьи смогут приехать туда, где мы будем... если вы точно будете выполнять мои указания и молчать.
— Я все сделаю так, как вы скажете.
— Не сомневаюсь. Эта игра стоит жизни, — обер-группенфюрер немного помолчал и зловеще добавил: — если вы сделаете ошибочный ход!
Адъютант вздрогнул.
— Мы крепко связаны, гауптман, — продолжал Франк. — Вы — продажей нескольких наших агентов американцам...
— О, экцеленц! — отшатнулся гауптман. — Я не...
— Мне все известно. Вы передали агентов американцам и получили за это чистой валютой. И поэтому вы будете делать все, что я скажу. Я же связан с вами этим разговором, свидетелей которого нет. Я могу вас расстрелять, но не сделаю этого. Вы мне нужны, и я оставлю вам не только жизнь, но и дам возможность в последний момент исчезнуть отсюда вместе со мной. На Западе можно неплохо устроить жизнь. Капитал у вас есть.
— Немного.
— Не скромничайте, гауптман. Я знаю все. У вас только золота больше чем на миллион долларов.
— Экцеленц...
— Как видите, все зависит от вас, гауптман, от вашей преданности мне. Выполняйте точно мои указания, молчите, и вы скоро будете испанским фабрикантом... Идемте, мы и так слишком долго стоим в коридоре.
Чтобы закончить рассказ о Карле Германе Франке, кровавом палаче чехословацкого народа, на чьей совести лежит трагедия Лидицы и Плаштины, в которых эсэсовцы, по его приказу уничтожили всех чехов и словаков, добавим всего несколько фраз.
Франку не удалось бежать. Вместе со своими помощниками он попал на скамью подсудимых, и чехословацкий народный суд приговорил его к повешению. Приговор был приведен в исполнение там же, в Праге, где этот палач пролил море народной крови.
ЛОВУШКА ЗАХЛОПНУЛАСЬ
Стремительная и шумная шла по земле весна сорок пятого... Будто очистительные грозы, гремели над Словакией и под Берлином орудия советских частей, громивших гитлеровцев.
В один из апрельских дней, выполняя приказ Центра, Морской и Олевский выехали на легковой «татре» в занятый немцами и гардистами Ружомберок. Командование гардистов изъявило желание вести с партизанами переговоры о переходе на сторону народа. Разведчики были одеты в форму офицеров гардистской армии: Морской — майора, Олевский — поручика.
Гардистское командование гарантировало безопасность партизанам, прислало за ними свою машину и надпоручика, который должен был сопровождать Морского. Этот надпоручик давно уже тайно служил партизанам, и теперь твердо решил уйти с ними в лагерь. Ему был известен пароль на пропускных пунктах, и поездка не вызывала особых волнений, хотя полностью доверять гардистам было трудно.
В долинах журчали ручьи, зеленели склоны бугров и набухали почки на деревьях, Ветер был напоен запахом талого снега, прелой земли — тем непередаваемым запахом весны, что вселяет в человека бодрость, будоражит кровь, дает ему молодость.
— Красивая земля словацкая, — заметил Олевский. — Никогда не думал, что зима здесь такая снежная и суровая бывает... А посмотри-ка: сейчас и лес, и горы, и долины — все в голубоватой дымке... Будто воздух подкрашен...
— Поэт ты неисправимый, и война тебя не берет. — Морской с нежностью посмотрел на друга.
— Это ведь тоже очень нужно человеку, Миша... Вот смотрю я на эти горы, долины и вижу свою Украину. Сейчас там сады начинают цвести и звезды ярко отражаются в речке...
— Не вовремя ты вспомнил об этом.
— А я думаю, люди всегда должны помнить об этом и носить в своем сердце. Без этого нельзя будет построить красивую жизнь на земле. Ведь и нам скоро предстоит заняться этим... Кончится война...
В этом момент Морской дернул Олевского за рукав:
