Я посмотрел в зеркало, но ничего не увидел — его загораживала накрахмаленная спина с отутюженным хлястиком.
Хорошо, вернемся к вопросу о машинах. Самое время провести маленькую инвентаризацию автопарка, которым располагают знакомые Сергея и Герася, а теперь и мои тоже.
Во-первых, Стас с «Ладой».
Во-вторых, Вадим со своей «Каравеллой». В котором часу он вчера приехал на Приморскую? Асфальт под его машиной был мокрым, а дождь начался в семь вечера. Получается, после семи. Значит, нельзя исключать, что в восемнадцать пятьдесят он тоже мог проезжать по Якорному переулку.
Ну и конечно, Тофик! Вездесущий Тофик. Как это он повсюду поспевает? В половине одиннадцатого я засек его на вокзале. С какого времени он вел наблюдение — неизвестно, зато доподлинно известно, что смену сдал в восемь. Герася сбили в семь. При определенной сноровке — а ее Тофику не занимать — одного часа вполне хватит, чтобы устранить повреждения, оставшиеся после наезда на капоте или бампере. Правда, сделать это совсем незаметно едва ли возможно, следы все равно останутся…
Стало быть, трое. Но не исключено, что машина есть и у Витька. Он оставался в баре, но это еще ни о чем не говорит. Кто поручится, что он не отдал ключи тому парню, что крутился у стойки, а потом танцевал с девушками? Тот по-быстрому вывел машину в переулок, сделал свое черное дело и преспокойно вернулся допивать коктейль…
Фу ты, лезет в голову всякая чертовщина! Поневоле свихнешься: вторая жертва! Последняя ли? Симаков предупредил, чтобы я был осторожней. Уж не думает ли он, что мне тоже угрожает опасность, что следующей жертвой могу оказаться я? Ерунда! С какой стати?..
Мне не удалось довести мысль до конца — слух резанули слова:
И птица удачи опять прилетит.
Вслед за солистом из могучего нутра транзистора грянул дружный мужской хор:
Птица счастья завтрашнего дня
Прилетела, крыльями звеня,
Выбери меня, выбери меня,
Птица счастья завтрашнего дня.
Я не впервой слышал эту песню, но сегодня столь категоричное, смахивающее на заклинание требование, обращенное к фортуне, меня покоробило. Наверно, виной был вчерашний рассказ Нины об одном из ловцов счастья — человеке, мечтавшем схватить его за хвост и ощипать перья.
Парикмахерская постепенно превращалась в парную. Кондиционер, по-видимому, барахлил, а вялые лопасти вентилятора не справлялись с жарой и вхолостую гоняли раскаленный воздух между стеклянными стенами. При почти стопроцентной влажности от этого не было никакого толку: разве что под потолком соберутся тучи и с подвешенной в центре зала люстры ливанет дождь?
Концерт закончился. Судя по количеству волос на моих плечах и вокруг кресла, стрижка тоже подвигалась к концу.
Откровенно говоря, я даже жалел об этом. Спешить было некуда. Поездку в санаторий я решил отложить до лучших времен, и, кроме звонка Нине, никаких дел на сегодня не предвиделось. В гонке за смутно маячившей впереди целью наступило что-то вроде временной передышки. В моем положении единственно разумным было затаиться и ждать. Ждать, когда обо мне вспомнит Стас.
Он обещал подать о себе весть, и теперь все зависело от того, какой срок отпустил он на обдумывание своего предложения. Сутки? Двое? Неделю? Насколько хватит его выдержки? Долго тянуть он не будет, это ясно. Но и торопиться не станет, чтобы выдержать марку. Следовательно, надо ждать.
«Маяк» передавал новости. Мой сосед по креслу убавил громкость, но в зале было сравнительно тихо, и голос диктора звучал отчетливо.
На Женевских переговорах наметился сдвиг.
Близятся к завершению парламентские выборы в Португалии.
Недалеко от базы ВВС США в Калифорнии разбился бомбардировщик В-52. Есть подозрения, что на борту самолета находилось ядерное оружие.
В шведском городе обнаружены гигантские захоронения ядохимикатов. Огромная территория оказалась зараженной диоксином. Размеры бедствия превосходят аналогичный случай в Севезо, Италия. Стоит вопрос об эвакуации населения.
«А теперь послушайте легкую музыку», — сказал диктор, хотя после двух последних сообщений реквием был бы куда уместней.
Мастер, пощелкивая ножницами, отошел в сторонку и свесил голову набок.
— Ну как? — спросил он, приглашая меня оценить плоды своего труда.
Я глянул в зеркало. Это действительно было новое слово в парикмахерском искусстве: провозившись битых полчаса, он умудрился сохранить прическу в полной неприкосновенности, во всяком случае, я не обнаружил в ней никаких изменений. Откуда только взялись клоки волос на простыне, в которую он меня упаковал, — ума не приложу!
— Вам нравится?
— Не то слово. — Мне показалось, что он слегка разочарован моей реакцией, и я добавил: — Считайте, что с сегодняшнего дня у вас одним постоянным клиентом больше.
— Постоянным? — улыбнулся он. — Разве вы не приезжий?
— Нет.
— А где живете?
Я вспомнил листок с адресом, валяющийся сейчас где-то на городской свалке, и неожиданно для себя сказал то, что говорить было вовсе необязательно:
— На Строительной.
— Да ну? А я на Мира, — обрадовался он. — Это же совсем рядом, в двух шагах!
Пришлось срочно давать задний ход, иначе я рисковал быть приглашенным в гости, а при нынешней ситуации водить со мной знакомство было небезопасно.
— Значит, еще увидимся, — скомкал я разговор, наскоро расплатился и вышел из парикмахерской.
Снаружи было не лучше — то же пекло.
Солнце стояло высоко и, будто наверстывая упущенное, палило немилосердно, возмещая недоданное накануне тепло. Градусов двадцать семь, не меньше. Это в октябре-то!
Я спустился на набережную.
Прозрачные тени эвкалиптов, преобладавших на этом участке, лежали в стороне от дороги, и было видно, как от влажных каменных плит, клубясь, поднимается пар. Он не успевал рассеяться, зависал в воздухе, грозя обернуться к вечеру густым стойким туманом. С гор плотными ватными языками тоже опускалась пелена. Но не это привлекло мое внимание. Приблизившись к парапету, я замер, пораженный открывшейся взгляду картиной. Так поразить может только то, что видишь впервые в жизни!
На море был штиль. Полнейший штиль. Тот самый, который двумя днями раньше предрекал старожил-синоптик.
От берега и до терявшегося в дымке горизонта простиралась неподвижная, ровная, как столешница, бирюзовая гладь. Даже не верилось, что такое возможно, что вся эта огромная масса воды способна прийти в равновесие, а тем более продержаться в таком состоянии сколько-нибудь долго. Над застывшей, бликующей светом поверхностью с гортанными криками носились чайки. Там, где их белые сильные крылья касались воды, оставался пенный след, и чудилось, что море вот-вот забурлит, пойдет пузырями, доведенное до кипения исходящим с небес жаром.
Вода. Небо. Птицы. Клубящийся над земной твердью пар. Наверно, такой выглядела земля много веков назад. Такой видели ее наши далекие пращуры. Теперь видим мы. Я не склонен к риторике, но, глядя на этот дивный, ослепительный в своей первозданной красоте мир, невольно думалось о том, как он хрупок, как уязвим, как легко его уничтожить и как трудно, но необходимо сохранить…
— Володя! — крикнул кто-то за моей спиной.
Я оглянулся.
— Сейчас же вернись! — Полная женщина в темных защитных очках бросилась к шустрому
