мальчугану, норовившему перелезть через парапет.
Только теперь я обратил внимание, что в воде никого нет, то есть почти никого: купальщиков можно было пересчитать по пальцам.
Вдоль всей набережной шли работы по очистке пляжа от нанесенного штормом мусора. Как видно, в городе объявили субботник, к которому стихийно присоединились отдыхающие. Они собирали ветки, коряги, водоросли, выброшенные на сушу, складывали их в кучи, потом грузили в самосвалы.
Я поймал себя на желании скинуть рубаху и поразмяться вместе со всеми, но у тех, кто за мной присматривал, это наверняка вызвало бы недоумение, а мне следовало беречь свою репутацию.
Порывшись в карманах, я отыскал двушку и пошел к телефонной будке.
— Алло, слушаю, — откликнулся на звонок не то мужской, не то женский голос.
Мне не повезло — трубку и в этот раз сняла девушка из «абонемента».
— Добрый день, — сказал я вкрадчиво, памятуя о ее крутом нраве.
— Это ты?! — воскликнула она радостно. — Ну, наконец! Что ж ты не пришел?!
Если на первый вопрос я еще мог ответить утвердительно, то на второй лишь пожать плечами. Меня явно с кем-то спутали.
— Это библиотека? — более сухо спросил я.
В ответ она коротко хихикнула:
— Не дурачься, Славик. Я тебя узнала.
— Я не Славик…
— Ладно, кончай свои шуточки, хватит!
— Но я правда не Славик.
— Не морочь мне голову! — Девушка-«абонемент» начинала сердиться. — Ты почему не пришел? Я ужин приготовила, мать в кино отправила…
Я понял, что спорить бесполезно, и повесил трубку. Вместе со следующей двушкой вытащил носовой платок, прикрыл им микрофон и снова набрал номер.
— Кузнецову, пожалуйста, — попросил я, имитируя сильный южный акцент.
— Кого?
— Кузнецову Нину, — повторил я погромче.
— Нет никого, — рявкнули на том конце провода, и я невольно пожалел, что я не Славик. — Все ушли на субботник.
— А где они работают?
— У морвокзала. — Девушка торопилась освободить линию и опустила трубку.
Я вышел и взял курс на видневшиеся вдали шпили морского вокзала.
3
Домой мы возвращались в начале третьего.
Репутация моя к тому времени была основательно подмочена: отыскав Нину, я не удержался и, закатав рукава, вместе с ее коллегами расчищал пляж, таскал мусор, грузил автомашины. Воображаю, что подумает Стас, когда ему доложат, чем я занимался с одиннадцати до двух! Наплевать — пусть думает, что хочет. Что же мне, витрины бить, чтобы завоевать его доверие?
Уставшие, проголодавшиеся, мы всей компанией перекусили в чебуречной на набережной, после чего заведующая распустила нас по домам, и теперь мы с Ниной поднимались по лестнице к «Лотосу».
Неожиданно, сама собой, во мне возникла мелодия, которую тщетно вспоминал на протяжении всех последних дней. В ней сталкивались и распадались, спорили и сливались в одно целое две самостоятельные темы: высокий чистый голос пел об обретенном покое, а тревожные нервные звуки органа говорили о страхе его потерять.
Я мысленно видел пальцы, стремительно взлетающие над клавиатурой, и мнилось, что их уверенные, отточенные и сильные движения исполняют мелодию судеб, мелодию прошлого, настоящего и будущего…
— О чем ты думаешь? — спросила Нина.
— Так, о разном. — Мне показалось, она догадывается, чем заняты мои мысли.
Мы преодолели последний лестничный марш и вышли к гостинице.
У магазина «Канцтовары» я остановился.
— Мне надо купить одну вещицу, подождешь?
— У тебя есть деньги? — спросила Нина.
— Навалом. Я же перевод получил.
На самом деле деньги из камеры хранения были остатком моей зарплаты, но мне не хотелось произносить это слово. Мне вообще не хотелось ни говорить, ни думать о работе — передышка на то и передышка, чтоб отдыхать…
— Кстати, ты не возражаешь, если мы сходим куда-нибудь вечером?
— Куда?
— Ну, в кафе или в бар, должен же я отблагодарить тебя за гостеприимство.
Она кивнула, но как-то грустно.
— Вот и хорошо, — сказал я. — Иди, я быстро.
Магазин был совсем крошечный. Обстановка выдержана в стиле ретро: колокольчик с внутренней стороны двери, матовые бра на стенах, тяжелая драпировка у входа в служебное помещение.
За прилавком стояла средних лет женщина с лицом кинозвезды эпохи немого кино. Раскрытая книга и очки, лежавшие на прилавке, говорили, что покупатели заглядывают сюда нечасто.
Поздоровавшись, я склонился над витриной. Она содержалась в образцовом порядке, но найти нужную вещь среди залежей резинок, карандашей, блокнотов и транспортиров оказалось делом абсолютно безнадежным.
— Вы что-то ищете? — пришла на помощь продавщица. Ниточки ее бровей были приподняты, а подведенные темной краской глаза влажно блестели, свидетельствуя, что пятьдесят — далеко не старость.
— Да, сувенир на память. Собственно, меня интересует талисман в виде желудевого человечка. У вас нет таких?
Она развела руками:
— Сожалею, но они давно проданы.
Я был искренне огорчен и попросил:
— Поищите, пожалуйста, может, один все-таки завалялся?
— Простите, а вам для кого? — поинтересовалась она.
Я все еще не терял надежды заполучить желаемое и выбрал довод, который должен был сработать наверняка.
— Подарок хотел сделать девушке.
Последствия не замедлили сказаться: она обворожительно улыбнулась и, обнадежив взглядом, внезапно скрылась под прилавком.
— Сию минутку, — донеслось оттуда. Она громыхнула коробками, выдвинула и задвинула ящик. — Вот то, что вам нужно! — И протянула стальной брелок, сделанный в виде сердца, пронзенного стрелой.
Я не думал, что буду понят так буквально, да и вещица, откровенно говоря, была до предела безвкусной.
— Держала для своей знакомой, — поспешила объяснить продавщица, — но ради такого случая…
Деваться было некуда, пришлось взять сердце вместе с торчавшей из него стрелой. Выложив четыре рубля с копейками, я горячо поблагодарил хозяйку магазина и засунул свое приобретение поглубже в карман, заранее зная, что если и извлеку его на свет, то лишь затем, чтобы выбросить.
Нина ждала меня на ведущих к дому ступеньках: одна рука была прижата к груди, в другой она сжимала клочок бумаги.
