случилось зимой, Жорка прямо посреди двора напал на брата. Припадая на левую ногу, он подкрался сзади и неожиданно кинулся на него, вцепившись в шею мертвой хваткой. Дмитрий, матерясь, отбивался от него, от его зубов и ногтей; с трудом отбросил в сторону, и Жорка отлетел в сугроб. Дергаясь всем телом, пачкая снег розовой слюной, стекавшей с разбитой губы, он истерично вопил: «Не подходи, бугай, не подходи! Зарежу гада!» Однако старший изловчился и несколько раз ударил брата ногой. Его схватили за руки, оттащили от Жорки, и тот, секундой раньше замерший в нелепой позе, словно убитый, легко вскочил на ноги и, прихрамывая, опрометью кинулся со двора.
На следующий день стало известно, что драка произошла из-за Нины Щетинниковой — тридцатидвухлетней вдовы погибшего в финскую кампанию Егора Щетинникова, весельчака и балагура, всеобщего дворового любимца…
— Из-за вашей соседки? — уточнил следователь.
— Ну да, — подтвердил Тихойванов.
Он испытывал двойственное чувство: с одной стороны, воспоминания о событиях тех лет были необычайно свежи в памяти, с другой — он продолжал считать интерес следователя к ним случайным и потому говорил неохотно, как бы через силу.
— Дмитрий Волонтир встречался с ней, — добавил он. — Собирался жениться.
— А при чем здесь младший брат?
— Наверно, не хотел, чтобы Дмитрий привел ее к ним в дом. А может, ревновал — она, Щетинникова, красавицей была… — Федор Константинович собрал на лбу морщины. — Мы, ребята, все были в нее немного влюблены…
— Скажите, а какие отношения с братьями были у вас лично?
— В общем-то, никаких. Дмитрий поначалу приглашал меня к себе, но я не ходил.
— Почему?
— К нему мало кто ходил. Мы, знаете, вином не увлекались, в карты тоже… Несколько раз он предлагал мне купить кое-что из одежды, отрезы на костюм, но я… не знаю, брезговал, что ли…
— А с младшим Волонтиром?
Федор Константинович вздохнул:
— Ему не позавидуешь — несчастный человек…
— В каком смысле?
— Так всю жизнь и прожил в тени брата, опозоренный… После войны стало известно, что Дмитрий изменил Родине. Сами понимаете, как к этому отнеслись.
— А вы?
— Я с ним не здоровался… Года четыре назад Дмитрия нашли — скрывался где-то. Военный трибунал судил. В газетах писали, что приговорили к расстрелу. Так Георгий после этого окончательно себя потерял, спился. Еще злее стал…
Скаргин долго молчал, обдумывая что-то, потом спросил таким тоном, будто не был уверен, что поступает правильно, спрашивая об этом:
— Ваш отец погиб здесь, в городе, верно?
— Да, зимой сорок третьего.
— Скажите, вам известно, при каких обстоятельствах это случилось?
— Я вам уже рассказывал. Его схватили в январе и расстреляли за городом, у рва…
— Да-да… — подтвердил следователь. — Вы говорили, что его взяли как героя гражданской войны. Об этом знали многие, не правда ли?
Тихойванов напрягся.
— Да, многие…
Скаргин встал, прошелся вдоль стены и остановился рядом со стулом, на котором сидел Федор Константинович.
— А ведь в сорок третьем, в январе, Дмитрий Волонтир был здесь… — Следователь постоял еще немного и вернулся на свое место.
Тихойванов провел рукой по лицу. Вспомнился незначительный, полузабытый эпизод — стычка, которая произошла с Дмитрием летом сорок первого года, сразу после начала войны.
Сам он в то время безрезультатно обивал пороги райкома комсомола, военкомата, ходил даже в профком завода, на котором работал, с просьбой посодействовать, чтобы его призвали в армию на два месяца раньше, чем ему было положено. Как-то, возвращаясь домой, он встретил в подворотне Дмитрия. Тот был навеселе. Пьяно покачиваясь, преградил дорогу и с напускным добродушием, как бы между прочим, попросил: «Слышь, Федька, ты скажи своему пахану, чтоб не задевал меня, а?» Тихойванов хотел обойти его стороной, но Дмитрий ухватил его за лацканы куртки и совсем другим, трезвым голосом, сплюнув в сторону, пригрозил: «Я не шучу, слышь, кореш. Не его ума дело, с кем я живу да почему добровольцем не прошусь. Пусть вон тобой командирствует. А будет нос совать не в свои дела, не посмотрю, что герой…» Тихойванов оттолкнул его, а Дмитрий вроде только того и ждал: размахнулся, и, целясь в подбородок, двинул кулаком в лицо. Они схватились, упали на землю, но борьба была короткой. Тихойванов положил его на обе лопатки, прижал к булыжной мостовой. «Ну, подожди, — процедил, задыхаясь, Волонтир. — Мы еще сквитаемся!»
Отца дома не было, и к вечеру инцидент забылся, потому что и раньше отношения с Дмитрием были натянутыми…
— Не знаю, не знаю… — тихо, как бы в забытьи, пробормотал Федор Константинович, однако, повторяя это, чувствовал, как в сознание проникает и укореняется там страшная мысль о том, что в сорок третьем в занятом немцами городе среди огромного количества человеческих трагедий разыгралась еще одна и участниками ее были его отец, прятавшийся в сапожной мастерской, и Дмитрий Волонтир, получивший при «новом порядке» почти безграничную власть над людьми… При мысли об этом по коже пробежал мороз.
Следователь молчал. Наверное, думал о том же. Потом, придвинувшись к столу, сказал:
— Это предположение, Федор Константинович. Фактов у меня нет, у вас, вижу, тоже, так что оставим на время эту тему. — Он покрутил в руке карандаш и отбросил его в сторону. — Вернемся ко дню сегодняшнему. Скажите, вы помогали дочери деньгами?
— Какая там помощь… — подавленно отозвался Тихойванов. — Давал сколько мог…
— Когда и сколько в последний раз?
— Не стоит об этом, — сказал Тихойванов, но, увидев, что следователь ждет, ответил: — В начале января дал семьдесят рублей. Это для внучки, на фрукты.
— А в декабре сколько дали? В ноябре? — Не дождавшись ответа, Скаргин спросил: — Зачем вы это делали, Федор Константинович?
— А на кого мне тратить? Пенсия-то немаленькая. На себя и половины не уходит, а у Тамары вечно не хватает. Что ж тут плохого?
— В общем-то ничего, конечно… А Игорь, как он относился к деньгам?
— Зарплату вроде Тамаре отдавал… А почему вы спрашиваете?
— Есть у меня одно соображение, — уклончиво ответил следователь. — Хочу проверить.
— Жадным его вроде не назовешь, но цену деньгам знал.
— Ну, например, мог он занять близкому другу сто рублей, зная, что тот очень нуждается и отдаст деньги не скоро?
Вопрос оказался трудным: Тихойванов замялся.
— Другу, — подчеркнул следователь, — самому близкому.
— Может быть, но вряд ли, — нашел компромиссный ответ Федор Константинович.
— А если бы знал, что друг сильно болен и может вовсе не вернуть долг? Как тогда?
— Исключено, — без колебаний ответил Тихойванов.
— Федор Константинович, забудьте на минутку тот последний вечер, вашу ссору, отбросьте эмоции и скажите: как Игорь на самом деле относился к соседке? Ладил с ней? Мирно они жили, не скандалили?
— Со Щетинниковой? — удивился Федор Константинович. — Да он ее просто не замечал.
— Ваша дочь сообщила нам, что последнее время Игорь хлопотал о санаторной путевке для Нины Ивановны. Правда это?
