Обессилевшая рука. Рассказ о мести в лесной глуши

– Эй, девочка! У тебя есть бумага, на которой ты делаешь уроки. Принеси мне листок, чернильницу и перо. И побыстрей.

Девушка гадает, зачем ему эти вещи, которыми он никогда не пользуется. Но она не привыкла расспрашивать отца; ни слова не говоря, она выполняет приказ.

Бумага, чернильница и перо лежат на грубом деревянном столе, Джерри Рук садится и сжимает перо в пальцах.

Несколько минут он молча размышляет, обдумывает форму своего сообщения.

Наконец пишет, с ошибками, но коротко и просто.

«Плантатору Брендону, эсквайру.

Сэр, я думаю, вы помните человека, по имени Дик Тарлтон, и, может быть, хотите снова его увидеть. Если хотите, можете исполнить свое желание. Сейчас он находится в городе Хелена, но в каком именно районе города, не знаю. Но я знаю, где он будет завтра утром: на дороге, ведущей от города к поселку на реке Белой. Он пойдет пешком и будет проходить по тропе через поляну у ручья Кейни. Если вы или кто- нибудь еще захочет его увидеть, это самое хорошее место для встречи.

Незнакомый вам человек, но ваш друг».

Джерри Рук не опасался, что его почерк узнают. Он сам не узнал бы его, так редко приходилось его видеть.

Сложив листок и запечатав его несколькими каплями каучука, растопленного в пламени свечи, он пишет снаружи: «Плантатору Брендону, эсквайру». Потом протягивает письмо дочери и приказывает отнести его инкогнито.

Лена, плотно закутавшись в плащ, набросив на голову капюшон, идет по тропе, ведущей к плантации Брендона. Бедное простодушное дитя! Она, невинная как лесной олененок, не подозревает, что несет смертный приговор человеку, который, хотя она его почти не знает, уже дорог ей: ведь он отец Пьера Робиду!

Она доставила письмо, хотя сохранить инкогнито ей не удалось. Капюшон на голове не помог. Слуга, принявший письмо, по протянутой белой руке и тонким симметричным пальцам узнал в ней дочь «старого Рука, охотника с ручья Кейни». И когда его спросили, кто доставил письмо, он так и сказал хозяину.

Впрочем, это не имело никакого значения. Если бы имя автора письма оставалось неизвестным, это не оказало бы воздействия на его замысел и не расстроило бы жестокий план. Когда утреннее солнце осветило поляну, которую описал в своем письме Джерри Рук, обнаружилась ужасная картина – тело человека, свисающее с ветки дерева.

Это была та самая ветка, на которой недавно висел молодой охотник Робиду. А тело было телом его отца!

Поблизости не было никого – ни следа жизни, кроме канюков, которые продолжали пировать на костях медведя, и тощего серого волка, разделявшего с ними пир. Но видно было множество человеческих следов, длинные полосы в траве говорили об отчаянном сопротивлении, а под деревом-виселицей трава была вообще вытоптана. Тут стоял судья Линч, окруженный толпой присяжных, а над ними висела жертва их мщения. Снова была разыграна эта пародия на суд, снова произнесен приговор; и трагедия, надолго отложенная, теперь подошла к заключительной сцене – к смерти.

Глава XIII Шесть лет спустя

После линчевания Дика Тарлтона прошло шесть лет. Согласно закону об ограничениях[4], шесть лет снимают денежный долг и затуманивают многие воспоминания. Но есть воспоминания, которые не так легко забыть; и одно их них – трагедия, разыгравшаяся на ручье Кейни.

И тем не менее мало кто вспоминал эту трагедию. В земле, где ежедневно человек подвергается угрозе беззаконной смерти, простое убийство – не очень заметное происшествие и вряд ли заслуживает упомянутых в пословице «девяти дней удивления». Ричард Тарлтон был всего лишь «спортсмен», игрок, если не гораздо хуже; а что касается способа его смерти, то в той же округе еще с несколькими людьми обошлись таким же образом, их повесили на улицах Виксбурга, и роль палачей исполняли самые респектабельные граждане!

В таких обстоятельствах о смерти Дика Тарлтона вскоре перестали говорить и даже думать, кроме, может быть, нескольких человек, сыгравших роль в этой незаконной казни.

Но одни участники казни умерли, другие разъехались; постоянный поток новых поселенцев, который непрерывно увеличивал население, привел к неизбежным изменениям, уничтожающим остатки прошлого и стирающим многие местные легенды.

Однако одно воспоминание все еще оставалось свежим – его никогда не забывали некоторые личности, все еще жившие в Хелене и по соседству. Это было воспоминание о другой трагедии, которая произошла на поляне у ручья Кейни накануне того дня, когда осужденный игрок отправился в вечность.

Об этой второй трагедии знали немногие, и за их пределы это знание не выходило. Неожиданное исчезновение молодого Робиду почти не вызвало любопытства: внимание всех было занято другими, гораздо лучше известными событиями.

Юноша, словно осознавая свою индейскую кровь и связанные с ней унижения, никогда не общался с молодежью соседних поселков, и поэтому его исчезновение не вызвало никаких толков.

Тем, кто все-таки спрашивал о нем, говорили, что Джерри Рук отправил его в семью матери, состоявшую из полукровок индейцев чокто и жившую на западной границе территории Арканзас на землях, отведенных для индейцев актом Конгресса.

Разумеется, объяснение было удовлетворительным; и для большинства жителей Хелены и ее окрестностей юноша словно никогда и не существовал.

Однако были и такие, у которых имелись основания помнить о нем; эти люди сомневались в объяснении Джерри Рука, хотя никогда не высказывали свои сомнения вслух. Это были шесть молодых людей, теперь превратившиеся в мужчин, герои буйной неразумной выходки, о которой мы рассказывали.

В их сознании воспоминания о той буйной выходке никогда не затуманивались; их оживляли ежегодные выплаты дани по сто долларов с каждого.

Джерри Рук, с воодушевлением Шейлока, продолжал требовать выполнения договора; и если изредка встречал протест, то тут же заглушал его, указывая на продолговатую земляную насыпь, напоминающую могилу, под деревом, под которым происходила последний разговор с его другом Диком Тарлтоном.

Он намекал на то, что в могиле находятся останки Пьера Робиду и их в любой момент можно предъявить в качестве доказательства его смерти.

Однако протесты слышались редко. Теперь большинство должников Джерри Рука владели своими семейными состояниями. И все же ежегодная вынужденная выплата сотни долларов была для них подобна регулярному выдергиванию зуба; процедура тем более болезненная, что вызывала воспоминания и сопровождалась сознанием: пока старый охотник жив, уклониться невозможно.

Однако как ни болезненно это было, молодые люди продолжали пунктуально платить, словно это долг чести или постановление суда.

Ежегодная выплата не всем давалась одинаково легко. Двое были особенно склонны избавиться от ужасного долга, который так их раздражал. Это были Билл Бак, сын конеторговца, и Слотер, содержавший хеленскую гостиницу: отец его к этому времени умер. Дела обоих шли не очень хорошо, и сумма в сто долларов для них была очень значительной.

В разговорах друг с другом они обсуждали этот вопрос, и не раз можно было услышать темные намеки на то, каким образом избавиться от дани.

Намеки делались только в присутствии партнеров по тайному договору, но никогда – в присутствии Джерри Рука.

Правда, остальные, которых эта дань меньше затрудняла и которые испытывали меньше искушений предпринять какие-нибудь зловещие шаги, разубеждали недовольных. Впрочем, у всех хватало своих неприятностей.