серьёзный, пациента надо будет не просто перевязать, а ещё и дать ему отлежаться. Понял староста или нет – неизвестно.
Миновав рудник и примыкающую к нему убогую деревушку, Энн подошла вплотную к горе. Где-то здесь и находился таинственный город духов. Из основного подковообразного кряжа выступали многочисленные мелкие, сильно выветренные скалы-столбы. Узкие коридоры между колоннами порою проходили под каменными «арками» и очень напоминали улицы. Может, когда-то по ним и правда бродили люди… Так или иначе, лабиринт казался сказочным, неопасным, и Энн смело углубилась в него. Мало-помалу столбы сменились гигантскими скальными блоками, по форме напоминающими кирпичи. На боковых краях, облицованных известняковыми плитами, при желании можно было разглядеть изображения верблюдов, лошадей, антилоп, наголо бритых лучников и жрецов в париках. Рисунки были сделаны в четыре краски – кроваво-красная киноварь, чёрный уголь, белый известняк, серо-жёлтая глина. Под ногами валялись костяные гарпуны (неужели здесь когда-то ловили рыбу?!), каменные грузила для сетей, медные и кремнёвые наконечники стрел, черепки из глины. Энн читала, что в Древнем Египте очень любили синий цвет, но он здесь как раз отсутствовал. Да и верблюдов, кажется, завезли позднее, а на рисунках они гордо вышагивали, высокомерно оглядывая людей.
На родине, в США, когда Энн была ещё школьницей, она видела в кабинете истории ленту времени. Картинка одной эпохи сменяла изображение другой, а пониже отмечались века. Лента стыдливо умалчивала истребление индейцев и порабощение негров, но в целом ориентироваться по ней было можно. И здесь, на одной из плит, Энн обнаружила нечто сходное!..
На первом отрезке суетились невысокие чёрные люди, вооружённые дубинками и бумерангами. Господи, уж не от Африки ли откололась Австралия, подумала Энн. В пуританской школе, где училась она, больше нажимали на Библию, чем на естественные науки. Сценка изображала охоту на буйвола.
На втором отрезке буйволов пасли пастухи, а поодаль тренировались лучники.
На третьем бритоголовые египтяне с припухшими губами и миндалевидными глазами правили боевыми колесницами (лошадь, видимо, уже появилась), плясали и бражничали с танцовщицами. Волосы девушек были украшены лотосами.
На четвёртом арабы в бурнусах погоняли верблюдов.
О Аллах, вздохнула Энн. Хоть что-то стало понятно.
– Хелло, гёрл! Вот из йор нейм?[2] – послышалось у неё за спиной. Родной язык с непривычки показался марсианским.
Энн обернулась и увидела молодого, лет тридцати, человека, русого, с короткой бородой, в клетчатой рубашке, кожаных сапогах, джинсах и пробковом шлеме. Путник сидел на одном из скальных блоков, подстелив кожаную жилетку. На коленях он держал открытый чемоданчик, в котором, как ни странно, не было ничего, кроме маленьких чёрных клавиш. Больше всего прибор напоминал пишущую машинку, но вместо листа бумаги в верхней открытой части чемоданчика светился крохотный экран наподобие синема. Однако всё изображение было в цвете.
– Энн Хоуп меня зовут. А тебя?
– Дольф Браун.
Это имя ничего не сказало Энн.
– Ты откуда взялся?
– Из будущего. Вот, смотри.
Джинн он был или сумасшедший, а спорить с ним не стоило. Секунду Энн хотелось убежать, но тут же американка рассердилась на себя. Для того она шла в город мёртвых?..
На экране чемоданчика Энн увидела статую Свободы, а поодаль, как ей показалось, две дымящиеся заводские трубы. Затем кадр сменился – похоже, неведомый фотограф приблизился, – и врач разглядела, что на экране не трубы, а горящие небоскрёбы. Одно из зданий таранил железный ястреб, отдалённо напоминавший фанерно-матерчатый (Энн уже не помнила точно, из чего он там сделан) аэроплан братьев Райт. Небо над зданиями заволакивал мазутно-густой чёрный дым.
– Это что, сказка? – спросила Энн. Джинн в джинсах грустно покачал головой.
– К сожалению, это произойдёт на самом деле. Приблизительно через столетие, чуть поменьше. Мы хотели, чтобы весь мир жил по нашим законам – имел нашу свободу религий, свободу слова, свободу голосовать, свободу собраний, возможность быть несогласными друг с другом. А исламские фанатики нас ненавидели. Они хотели во всём мире ввести многожёнство, упрятать женщин под чадрой, укутать в мешковатый хиджаб…
Энн вспомнила свой давний роман с женатым коллегой – ещё там, на родине, и подумала, что в полигамии что-то есть. Однако вслух сказала другое.
– Но здесь, в оазисе, мусульманки ходят с открытыми лицами, – возразила Энн. – И платья у них нормальные – как на мне. Вот, гляди. – Энн привстала и покрутила подолом. Строить глазки магометанам было опасно, а пришелец её не пугал.
– Здесь нравы посвободнее. Люди воюют с природой, им не до дури, – вздохнул пришелец. – Впрочем, если дойдёт до большой войны, у всего американского континента есть шанс стать пустыней. У нас теперь чудовищное оружие.
– Расскажи, пожалуйста, толком, – попросила Энн.
– Пока мы, цивилизованные люди, не помогали исламского миру, мусульмане были заняты не политикой, а борьбой за выживание, – поведал американец. – Но такие, как ты, простофили, поделились медицинскими секретами, и смертность упала. Произошёл демографический взрыв. Мусульмане как рассуждают? Природа хочет Ахмада или там Фатиму – пусть будут Ахмад или Фатима!.. Они же, дикари, плевать хотели на контрацепцию. Другие прекраснодушные энтузиасты научили магометан физике. А у них ведь какая религия? Агрессивная. Мохаммад, шариат, газават. Священная война. И пошло-поехало. Всего рассказывать не буду, опишу один только день.
В начале двадцать первого столетия появились в исламском мире вожди, которых, по-хорошему, на верблюдах надо вешать. И, прикрываясь зелёным знаменем, начали говорить от лица всех магометан, хотя многие исламские мудрецы и просто добрые люди осуждали этих фанатиков. Погоди, сейчас процитирую, – пришелец пощёлкал кнопками чемоданчика. – Та-ак… «Убийство американцев – как военных, так и гражданских, а также их союзников – это долг каждого правоверного мусульманина, который должен использовать для этого любую подходящую возможность, где бы он ни находился».
– Ничего себе! – вырвалось у Энн.
– А теперь – только факты, – продолжал янки. – Шахиды-смертники захватили четыре пассажирских самолёта в разных аэропортах страны. Первый врезался в Северную башню Всемирного торгового центра в Нью-Йорке. Удар пришёлся между девяносто третьим и девяносто девятым этажами. Столб пламени был таким мощным, что, когда огонь устремился вниз по шахтам лифта, сгорели люди даже в фойе здания. Примерно тысяча людей оказалась в ловушке на сотых этажах. Человек двести из числа попавших в западню спрыгнули вниз, предпочитая такую смерть гибели от огня. Некоторые пытались выбраться на крышу башни, в надежде на эвакуацию вертолётами, но двери на крышу были задраены, а дым и жар пожаров не дали спасателям подлететь. Башня обрушилась.
Энн поёжилась. От волнения она даже забыла спросить, что такое вертолёты. Да и какое это имело значение?..
– Спустя пятнадцать минут второй самолёт протаранил Южную башню. Трагедия повторилась. Третий самолёт врезался в Пентагон. Это пятиугольное здание около Вашингтона, где сидит военное ведомство, – пояснил пришелец. – Четвёртый лайнер пассажиры пытались отбить, и он рухнул в пенсильванском лесу возле Питтсбурга. Ни один из тех, кто был на борту захваченных самолётов, не выжил, хотя кто-то из них успел позвонить домой. Нынешние телефоны работают без проводов и свободно входят в карман, – вздохнул джинн. – И все думают – вот, раз я окружён комфортом, значит, я в безопасности. Ни черта подобного. Всего погибло три тысячи человек. Восемнадцать смельчаков ухитрились покинуть зону попадания в Южной башне и спастись, и то потому, что удар пришёлся по касательной.
Земляк достал из кармана фляжку и отхлебнул, затем, спохватившись, протянул огненную воду Энн. Женщина, обжигаясь, выпила проклятое Аллахом зелье, но опьянение не пришло, только сердце заныло, да кровь застучала в висках.
– Что будет дальше, не знаю, – вздохнул пришелец. – Исламские фанатики верят в загробную жизнь. И
