— С чем тебя и поздравляю, — отозвался Люциан. — Но только нам не нравится это слово, и мы предпочитаем его не употреблять.
В ответ Ли только пожала плечами.
— Так, значит, насколько я понимаю, теперь я буду жить вечно и никогда не состарюсь?
Выжимая швабру, Люциан не спеша обдумал ответ.
— Да нет, вечно, наверное, не получится, — сказал он наконец. — Но до тех пор пока тебе не отсекут голову и не бросят в огонь, твоя жизнь будет продолжаться без старости и болезней. Тебе не грозит даже кариес.
— В самом деле? — округлила глаза Ли. — То есть дырок в зубах теперь можно не опасаться?
Люциан кивнул.
Пару секунд она осознавала услышанное, после чего спросила:
— А как насчет отражения?
Он бросил на нее непонимающий взгляд.
— А что отражение?
— Ну оно теперь как, исчезнет? И если да, то через какое время? Косметикой я особо не увлекаюсь, но губы подкрашиваю, и мне не хотелось бы разгуливать с неровно нанесенной помадой или с измазанными щеками и зубами, — Ли вдруг нахмурилась. — Да и шпинат тоже…
— Шпинат? — Едва до него дошло, что именно ее беспокоит по поводу отражения, она его вновь озадачила.
— Ну ты же понимаешь, когда ешь шпинат, его частички часто застревают в зубах, и ты порой разгуливаешь с ними весь день, пока не откроешь рот перед зеркалом.
— Насчет шпината ничего сказать не могу, — отозвался Люциан.
Глаза Ли округлились от осознания всей серьезности проблемы.
— Не имея отражения, со шпинатом в зубах можно проходить годы, даже десятилетия, или даже…
— Твое отражение останется при тебе, — успокоил Люциан, прерывая развитие темы.
— Ну тогда ладно, — расслабилась Ли.
Покачав головой, он возобновил работу, однако его подопечная молчала недолго.
— А я могу превратиться в волчицу? Или в стаю крыс, в летучих мышей или…
— Нет! — перебил Люциан.
И откуда смертные берут всю эту чушь? Впрочем, известно откуда — из фильмов да глупых книжонок определенного жанра, начало которому положил этот долбаный борзописец Брэм Стокер. Если бы Жан- Клод…
— А летать мы способны? — поинтересовалась Ли, прервав поток его мыслей.
— Нет.
Она умолкла. И так долго не издавала ни единого звука, что Люциан, не удержавшись, глянул в ее сторону. Лицо Ли выражало явное разочарование, но ему на это было, конечно же, наплевать. Тем более что наконец-то представилась возможность отдохнуть от ее расспросов.
Водя шваброй по полу, он время от времени украдкой поглядывал в сторону этой наивной девицы. Сидя на столе, она по-детски болтала ногами, видимо, обдумывая полученную информацию, и полы махрового халата то и дело расходились, являя взору ее гладкие бедра. Она выглядела чертовски привлекательно, и это его почему-то раздражало. Нахмурившись, Люциан уткнулся взглядом в швабру. Впрочем, вполне возможно, что раздражение было вызвано обилием столь глупых вопросов. Он стал припоминать, когда в последний раз помогал кому-то пройти процесс трансформации. Да, это было очень давно. Ему просто не хватает терпения.
— Так что же тогда мы можем? — нарушила наконец молчание Ли. — Негативная сторона мне известна — не подставляться под солнечные лучи, держаться подальше от церквей и распятий, поскольку теперь я проклятое, бездушное существо…
— Мы вовсе не прокляты, — возразил Люциан. — Мы можем заходить в церкви, не опасаясь, что нас охватит пламя, можем прикасаться к кресту. Мы можем также оставаться под солнцем, но только тогда понадобится больше крови для восстановления.
Ли в удивлении захлопала ресницами и нахмурилась.
— Это точно?.. Я, конечно, понимаю, что в кинофильмах далеко не все достоверно — впрочем, до встречи с Морганом я вообще не верила в существование вампиров, — но тем не менее в этих фильмах предполагается, что посещение церкви и солнечные ванны не идут вампирам на пользу.
— Не вампирам, а бессмертным, — машинально поправил Люциан.
— Насколько я помню, Морган и его компания спали в гробах, — пропустив его реплику мимо ушей, продолжала Ли. — Но если все остальное — неправда, к чему такие неудобные постели?
При воспоминании о паре десятков гробов в подвале того дома, предназначенных для отдохновения Моргана и его приспешников, Люциан поморщился. Прошло уже столько времени с тех пор, когда это было в порядке вещей — спать в гробах, чтобы не подвергаться воздействию солнечного света. В ту эпоху, когда жилища строились кое-как и сквозь многочисленные щели проникали лучи, для многих подобная мера являлась необходимой защитой. Теперь же отщепенцы из их сообщества, решившие, так сказать, «перейти на сторону зла», используют гробы и прочую атрибутику для подтверждения мифов, навеянных книгами и фильмами, чтобы держать своих приверженцев в повиновении. Обычно они провозглашают себя повелителями, способными читать мысли и таким образом выявлять отступников, и, в сущности, так оно и есть. Своих приспешников отступники держат в неведении, заставляя верить в то, что они утратили душу, не могут гулять под открытым небом днем и заходить в церкви. По сути, они делают из них рабов и ведут вместе с ними тот образ жизни, который и изображается в посредственных фильмах про вампиров, — прячутся от солнца и нападают на людей, чтобы получить питание.
Люциан не имел ни малейшего понятия, почему одни встают на этот путь, а другие остаются прежними. Возможно, ставшие отступниками просто срывались с катушек от тяжести прожитых лет, от всего того, что они видели и испытали. Среди тех, кого он знал, были такие, кто в течение многих веков вел вполне достойную жизнь, а потом вдруг превращался в «выродка». Другие же и вовсе портились через каких-то пару сотен лет. Но независимо от срока все они противопоставляли себя остальным, становясь «воплощением зла», причиняя вред окружающим, обращая для себя адептов и создавая свой собственный культ. Не совсем понимая, почему так происходит, Люциан все же не мог не замечать, что отступниками всегда становились одинокие бессмертные — те, кто потерял или так и не обрел свою половину. И поскольку он тоже входил в данную группу риска, это его несколько тревожило. Ему совсем не хотелось ступать на ту же скользкую дорожку. Тем более что теперь, когда не стало Жан-Клода, он должен заботиться о его вдове и детях.
Тщательно отжав тряпку, Люциан убрал ее вместе со шваброй и выжимным приспособлением в шкаф, затем взял ведро и опорожнил в раковину.
— Фильмы и книги — это просто досужие вымыслы ради развлечения, — веско заявил он. Ему не нравилось, когда его вынуждали что-либо повторять или подвергали сомнению сказанное.
— Значит, на самом деле мы не проклятые и не бездушные? — медленно проговорила Ли. Похоже, она ему так и не поверила.
Несколько задетый подобным сомнением, Люциан сдернул ее со стола, взял за руку и повел к двери во двор. Распахнул ее, затем сетчатый экран и шагнул наружу, ведя Ли за собой.
— Ну вот, смотри сама, — жестко сказал он. — Сейчас утро, ты вне укрытия, но тем не менее не вспыхнула ярким пламенем.
Ли ступила босыми ногами на траву, погладила подбежавшего Джулиуса и подняла глаза к небу.
— Да, время утреннее, но небо-то затянуто, — отметила она.
Люциан в досаде хлопнул себя по бедрам и, развернувшись, пошел обратно в дом. На пороге он задержался, чтобы позвать пса, но тот сразу же умчался в заднюю часть двора, как видно, еще не нагулявшись. Пожав плечами, Люциан прошел на кухню и стал ополаскивать ведро. Через некоторое время дверь открылась — вернулась Ли.
— Да я тебе верю, — сказала она, как будто он нуждался в утешении. — И все это… очень здорово.
