«Или не дошел бы до Бокера».
«Жена!»
«Дорога заворачивает, и он не знает другой дороги, а вдоль канала есть тропинка, которая срезает путь».
«Жена, ты гневишь бога. Вот, слышишь?»
Всю комнату озарила голубоватая молния, одновременно раздался ужасающий удар грома, и медленно замирающие раскаты, казалось, неохотно удалялись от проклятого дома.
«Господи!» – сказала, крестясь, Карконта.
В ту же минуту, посреди жуткой тишины, которая обычно следует за ударом грома, послышался стук в дверь.
Кадрусс с женой вздрогнули и в ужасе переглянулись.
«Кто там?» – крикнул Кадрусс, вставая с места, и, сгребя в кучу золото и бумажки, разбросанные по столу, прикрыл их обеими руками.
«Это я!» – ответил чей-то голос.
«Кто вы?»
«Да я же! Ювелир Жоаннес!»
«Ну вот! А еще говорил, что я гневлю господа!.. – заявила с гнусной улыбкой Карконта. – Сам господь вернул его к нам».
Кадрусс, бледный и дрожащий, упал на стул.
Карконта, напротив, встала и твердыми шагами пошла отворять.
«Входите, дорогой господин Жоаннес», – сказала она.
«Право, – сказал ювелир, весь мокрый от дождя, – можно подумать, что сам черт мешает мне вернуться сегодня в Бокер. Из двух зол надо выбирать меньшее, господин Кадрусс: вы предложили мне гостеприимство, я принимаю его и возвращаюсь к вам ночевать».
Кадрусс пробормотал что-то, отирая пот со лба.
Карконта, впустив ювелира, дважды повернула ключ в замке.
VII. Кровавый дождь
Ювелир, войдя, окинул комнату испытующим взглядом, но там не было ничего, что могло бы вызвать в нем подозрения или же укрепить их.
Кадрусс все еще прикрывал обеими руками бумажки и золото. Карконта улыбалась гостю насколько могла приветливее.
«Ага, – сказал ювелир, – вы, по-видимому, все еще боялись, не просчитались ли, если после моего ухода опять стали пересчитывать свое богатство?»
«Да нет, – сказал Кадрусс, – но самый случай, который дал нам его, настолько неожиданный, что мы никак не можем поверить нашему счастью, и если у нас перед глазами не лежит вещественное доказательство, то нам все еще кажется, что это сон».
Ювелир улыбнулся.
«Ночует у вас тут кто-нибудь?» – спросил он.
«Нет, – отвечал Кадрусс, – это у нас не заведено; до города недалеко, и на ночь у нас никто не остается».
«Значит, я вас очень стесню?»
«Да что вы, сударь! – любезно сказала Карконта. – Нисколько не стесните, уверяю вас».
«Где же вы меня поместите?»
«В комнате наверху».
«Но ведь это ваша комната?»
«Это не важно; у нас есть вторая кровать в комнате рядом с этой».
Кадрусс удивленно взглянул на жену.
Ювелир стал напевать какую-то песенку, греясь у камина, куда Карконта подбросила охапку хвороста, чтобы гость мог обсушиться.
Тем временем она расстелила на краю стола салфетку и поставила на него остатки скудного обеда и яичницу.
Кадрусс снова спрятал ассигнации в бумажник, золото в мешок, а все вместе – в шкаф. Он в мрачном раздумье ходил взад и вперед по комнате, время от времени поглядывая на ювелира, который в облаке пара стоял у камина и, пообсохнув с одного бока, поворачивался к огню другим.
«Вот! – сказала Карконта, ставя на стол бутылку вина. – Если угодно, можете приниматься за ужин».
«А вы?» – спросил Жоаннес.
«Я ужинать не буду», – отвечал Кадрусс.
«Мы очень поздно обедали», – поспешила добавить Карконта.
«Так мне придется ужинать одному?» – спросил ювелир.
«Мы будем вам прислуживать», – ответила Карконта с готовностью, какой она никогда не проявляла даже по отношению к платным посетителям.
Время от времени Кадрусс бросал на нее быстрый, как молния, взгляд.
Гроза все еще продолжалась.
«Слышите, слышите? – сказала Карконта. – Право, хорошо сделали, что вернулись».
«Но если, пока я ужинаю, буря утихнет, я все-таки пойду», – сказал ювелир.
«Это мистраль, – сказал, покачивая головой, Кадрусс, – это протянется до завтра».
И он тяжело вздохнул.
«Ну, что делать, – сказал ювелир, садясь к столу, – тем хуже для тех, кто сейчас в пути».
«Да, – отвечала Карконта, – они проведут плохую ночь».
Ювелир принялся за ужин, а Карконта продолжала оказывать ему всяческие услуги, как подобает внимательной хозяйке; она, всегда такая сварливая и своенравная, была образцом предупредительности и учтивости. Если бы ювелир знал ее раньше, такая разительная перемена, конечно, удивила бы его и не могла бы не возбудить в нем подозрений. Что касается Кадрусса, то он продолжал молча шагать по комнате и, казалось, избегал даже смотреть на гостя.
Когда тот поужинал, Кадрусс пошел открыть дверь.
«Гроза как будто проходит», – сказал он.
Но в эту минуту, словно чтобы показать, что он ошибается, оглушительный раскат грома потряс весь дом; порыв ветра вместе с дождем ворвался в дверь и потушил лампу. Кадрусс снова запер дверь; его жена угольком из догоравшего камина зажгла свечу.
«Вы, должно быть, устали, – сказала она ювелиру, – я постлала чистые простыни, идите наверх и спите спокойно».
Жоаннес подождал еще немного, чтобы посмотреть, не утихает ли буря, и, убедившись, что гроза и дождь только усиливаются, пожелал хозяевам спокойной ночи и ушел наверх.
Он шел по лестнице над моей головой, и я слышал, как ступеньки скрипели под его ногами.
Карконта проводила его алчным взглядом, тогда как Кадрусс, напротив, стоял к нему спиной и даже не смотрел в его сторону.
Все эти подробности, о которых я вспомнил позже, ничуть меня не поразили, пока все это происходило у меня перед глазами; в общем, все, что случилось, было вполне естественно, и, если не считать истории с алмазом, которая показалась мне довольно неправдоподобной, все вытекало одно из другого.
Я смертельно устал, но собирался воспользоваться первой минутой, когда уймется дождь и уляжется буря, а потому решил поспать несколько часов и убраться отсюда среди ночи.
Я слышал, как наверху ювелир поудобнее устраивался на ночь. Вскоре под ним заскрипела кровать; он улегся.
Я чувствовал, что мои глаза слипаются, а так как у меня не возникало ни малейшего подозрения, то я и не пытался бороться со сном; в последний раз я заглянул в соседнюю комнату. Кадрусс сидел у стола, на деревянной скамейке, которая в деревенских трактирах заменяет стулья; он сидел ко мне спиной, так что я не мог видеть его лица, да и сиди он иначе, я все равно не мог бы его разглядеть, потому что голову он склонил на руки.
