права брать. Кинокадры: в укромном уголке институтского парка Сырмолотов, настороженно озираясь, перезаряжает миниатюрный фотоаппарат; склонившись над столом, он ведет записи в блокноте особой, не извлекавшейся при посторонних авторучкой, не оставляющей видимых знаков на бумаге; отогнув подкладку в своем чемодане и изнутри отвинтив металлический уголок, прячет в открывшийся тайник маленькую кассету...
Выводы вытекали из этих и многих других, более мелких деталей поведения подозреваемого, отмеченных наблюдавшими, но пока еще не облеченных в форму юридических доказательств.
Дядя Сергея Миронова, боцман солидного, не раз огибавшего земной шарик сухогрузного судна торгового флота, через каждые два-три года обязательно навещал родню. Еще в ранней юности Сергей научился у него яркому и весьма образному выражению эмоций, словечкам, густо просоленным океаном, отшлифованным муссонами и пассатами. Когда-то бравировавший перед сверстниками столь необычайными познаниями, в последние годы Сергей почти забыл дядину науку: и в институте, и в управлении чересчур крепкие выражения были не в чести. А сегодня... Лежа на опушке примыкавшего к пустырю осинника, вдавливаясь телом в пропитавшую одежду слизистую грязь, Миронов беззвучно шевелил губами. Шли минуты, часы... Сергей прижимал к глазу окуляр прибора ночного видения. Ныли уставшие мускулы. А минуты, часы все шли и шли...
Клев был отличным. Довольных, разморенных жаром костра, тройной, без экономии сдобренной перцем, луком и лавровым листом ухой, рыбаков потянуло ко сну. Два спальных места в сером уткнувшемся носом в корявую ветку «Москвиче» хозяин любезно уступил гостям. Сам, устроив себе роскошное ложе из хвойных веток и сена, отправился проверить расставленные вдоль берега круги с жерлицами.
...Серебряков уснул сразу, посапывая и причмокивая так, будто снилось ему что-то сладкое. Шушарин, вошедший в роль детектива, пытался не заснуть вообще, но... Предусмотрительный организатор рыбалки не зря добавил в бутылку «Экстры» несколько капель из своего флакончика. Уже через десять минут инженер погрузился в приятную глубокую дрему...
Спрыгнув в знакомый карьер, Реслер замер, прислушался. Вокруг черной прохладной тишиной разлилась ночь, первая ночь бабьего лета, безлунная, с редкими, мигающими среди облаков искорками звезд. Через две-три минуты настороженный слух уловил, как где-то чуть слышно журчит родник, как вдали, под слабым, еле ощутимым ветерком шелестит начавший терять листья осинник... Над краем карьера поднимались смутно различимые на фоне неба стебли разнотравья, веточки кустарника. Стояли не шелохнувшись, в безмолвии.
Высоко поднимая ноги, чтобы не запутаться в зарослях крапивы, Реслер пробрался к тайнику. Прежней, немало послужившей ему рации там уже не было. Вместо нее в песчанике под кустом пряталась новая, приемник которой автоматически записывал передачи на заданной волне. Рация, обнаруженная «рыболовом» в посылке, выброшенной неизвестным ему связником из окна скорого поезда. Реслеру оставалось только снять кассету, заменить ее новой и вновь замаскировать тайник. Эта операция заняла три минуты. Потом, дома, в спокойной обстановке, он прослушает запись на обыкновенном магнитофоне и сотрет ее. Новинка не только обеспечивала «инженеру Сырмолотову» алиби на время передач радиоцентра, но и освобождала от необходимости постоянно изыскивать предлоги для выезда к тайнику в строго определенное время. Соседи любопытны. Попробуй Сырмолотов собраться на рыбалку или просто прогулку, скажем, в проливной дождь — событие будет обсуждаться в доме не один день. Сейчас Реслер мог изъять кассету с записью адресованной ему передачи в любой удобный момент. Так же, как при крайней необходимости в любой момент мог послать «Бете» краткую «спрессованную» специальным устройством во времени информацию — там она тоже будет записана автоматически.
Реслер не без оснований полагал, что его вес в разведке растет, положение укрепляется. Свидетельства тому — повышенная забота о его безопасности, немедленное удовлетворение всех просьб о техническом обеспечении. Если так будет продолжаться...
Отто Реслер отогнал радужные, но расслабляющие волю мысли. Позднее, на досуге, в надежном одиночестве он сможет позволить себе помечтать. А сейчас...
Владелец «Москвича» возвратился к костру, подбросил в него веток потолще и устроился на отдых.
Полковнику Васильеву сегодня врачи разрешили первую прогулку. Взяв Климова под руку, тяжело опираясь на трость, Иван Сергеевич медленно идет по аллее больничного парка. Глубоко вдыхает свежий сентябрьский воздух. С нескрываемым интересом следит за медленно кружащимся в прозрачном зеленовато-желтом свете сухим тополиным листком. Остановившись, тростью подгребает опустившийся на землю листок к себе, рассматривает... Нет, это не возвращение к жизни, как часто говорят и пишут о людях, побывавших на грани небытия. Не тот человек полковник Васильев, чтобы даже в самый тяжкий момент потерять веру в будущее, в свое участие в этом будущем. Это радость жизни, жизни более активной, чем вчера, более насыщенной, деятельной, волнующей...
Облюбовав укрытую кустами скамеечку (ту самую, на которой Березкин беседовал с любителем беляшей), присели. Алексей Петрович Климов, привычно потирая подбородок, рассказывает, сейчас уже о делах. Говорит неторопливо, заново оценивая свои поступки и планы, выверяя их «по Васильеву», по его опыту. Иван Сергеевич слушает жадно, заинтересованно. Изредка переспрашивает, вставляет замечания, советует. Издали они очень напоминают ставшую привычной картину: судачащих о своих заботах и болезнях пенсионеров. Климов не листает блокнот, не делает записей. Иван Сергеевич знает: все сказанное подполковником — абсолютно точно; так же точно запомнит он и все советы руководителя. А принимая решения, учтет их, но не слепо, а сообразуясь с обстановкой, с вновь полученными данными...
— Осмотрев тайник «Фиалки», мы убедились в наличии у него не только автоматического приемника, но и быстродействующего передающего устройства, узнали длину волны, на которой он передавал свои информации, — продолжал Климов.
— Не наследили при осмотре?
— Нет, сделали все аккуратно. Позавчера он вновь съездил «на рыбалку», и нам впервые удалось записать передачу. Шифровальщики молодцы, сумели, правда, пока частично, установить содержание. Помогло то, что шпион сообщил в свой разведцентр формулу «горючего», которую мы ему подбросили в НИИ. Так что дезинформация прошла. Прочитали и такую фразу: «Располагаю весьма важными материалами. Передача через пятый тайник».
— Орлы! — полковник улыбнулся, хлопнул Климова по колену. — Теперь главное — не прошляпить, не прозевать передачу им этих материалов. Дальше играть с «Фиалкой» опасно, могут уйти за кордон и подлинные секретные сведения. Значит — засечь связь и взять с поличным. Так?
— Над этим и работаем, Иван Сергеевич. К сожалению, нам не известно, где этот пятый тайник...
— Многого хочешь. «Сырмолотов» не может сейчас уехать из Долинска. Вероятно, что связник прибудет сюда. За такими материалами вполне могут послать связника, так?
— Согласен, Иван Сергеевич.
— Необходимо заранее продумать наши действия при всех возможных вариантах, — Иван Сергеевич сцепил бледные похудевшие руки на набалдашнике трости. — Давай-ка, друг мой, прикинем, что и как...
Прикидывали долго. От въедливых, дотошных вопросов и предположений полковника на лбу Алексея Петровича выступили капельки пота. На девятом варианте он запротестовал:
— Ну, Иван Сергеевич, это уж слишком. Не пойдут они на такой риск.
— Резонно, Алеша, резонно. Согласен. Но смотри, при всех вариантах учитывай и психологическую сторону и, главное, сбор максимума доказательств...
Васильев замолчал. Внимательно следил за спешащим по своим делам большим рыжим муравьем, лесным муравьем, невесть как попавшим в центр города. Думал о Климове. Да, Алексей стал мастером своего дела. Можно быть уверенным — он сделает все, как надо. А вот он, Васильев, не успел сделать все, что мог. Сегодня же, прямо из больницы, нужно позвонить, договориться о направлении Нади Климовой в госпиталь в Москву. И решить, наконец, в исполкоме вопрос о новой квартире для Алексея, сколько они могут обещать? Пользуются тем, что сам Климов не настойчив в решении этого вопроса, не выпрашивает. А у него характер такой — ради других в драку готов, а для себя попросить не может. Иван Сергеевич сдвинул трость с муравьиной тропы, выпрямился. И, меняя тему, спросил:
— А как дела с валютчиками?
Мелодичный звон старинного дверного колокольчика лишь слегка потревожил тишину. Иннокентий Павлович Гаджибеков вздрогнул всем телом, сразу проснулся и резко приподнялся в постели. Софочка, недовольно сморщив носик, сонно протянула:
— Иночка, ты вскакиваешь, как волк. Осторожнее.
— Ты что, спала и с волком? — прошипел Гаджибеков, настороженно прислушиваясь.
— Иночка, не беспокойся. Это тетя Даша. Она всегда в девять часиков приносит молочко и свежие булочки. Спи, пожалуйста, я открою.
Разыскав среди разбросанной по стульям одежды легкий халатик, Софочка облачилась в него и отправилась в прихожую. Гаджибеков натянул брюки, на цыпочках подошел к двери. Уловив доносившиеся из-за них женские голоса, успокоенно зевнул. Помотал гудевшей с похмелья головой, огляделся. Обнаружив в углу недопитую бутылку коньяка, прямо из горлышка выцедил несколько глотков. Софочка, очевидно, заболталась с тетей Дашей. Иннокентий Павлович полуодетым прыгнул в постель и, вытянувшись на спине, закрыл глаза.
...Когда Гаджибеков открыл их, в комнате находились трое мужчин в штатском и офицер с погонами капитана. У дверей стояли понятые: высокий старик, чья дачка-скворечник примостилась напротив, и полная, в летах женщина с кошелкой. Софочка тихо плакала на кушетке.
— Спокойно, Иннокентий Павлович. Будьте благоразумны, не вынуждайте нас прибегать к наручникам, — сказал Климов. — Вот ордер на ваш арест,
