сгорел. Королеве удалось ускользнуть: отряд Магистра не подоспел вовремя к городу. Кто-то перехватил гонцов… Магистр до сих пор ищет виновного… Что с тобой, Алб? Ты замерз? Почему ты так громко стучишь зубами? Я давно забыл эту историю, и если меня не заставят вспомнить о ней под пыткой…
— Чего ты хочешь? — выдавил Алб.
— Узнать, о чем пишет лорд Родирер.
…Тяжелые капли розового воска падали на стол. Плут устроился на скамье, покрытой винно-красным мохнатым каралдорским ковром. Алб, по своему обыкновению, сидел на полу, на подушках. Близко придвинув свечу, морщился, по складам разбирая написанное.
— По…э…то… ага, поэтому. Поэтому… — Алб отер рукой пот.
Плут не выдержал, вскочил, заглянул через плечо:
— Ну что?
— Погоди. Мы… не… э-э-э. А, мы не сможем. Не смогут они.
— Что не смогут? И кто «они»?
— Они — северные лорды. А что не смогут, узнаем сейчас.
Алб подкрепился добрым глотком вина и вновь склонился над письмом. Наконец одолел — вплоть до размашистой подписи лорда Родирера. Плут с Албом молча уставились друг на друга. Плут первым нарушил молчание:
— Плесни-ка и мне вина. За такое известие следует выпить.
Тугая бордовая струя хлынула в кубки.
— Напрасно, значит, Магистр ждет помощи от северных лордов. Не придут. — Рыжий Плут засмеялся.
— Не придут, — подтвердил Алб, поднося пергамент к глазам и перечитывая знаменательные строки: «Корабли Лильтере встали вблизи крепостей, обнаруживая враждебные намерения».
— Будь здоров, Алб! — вскричал Плут, осушая кубок.
— Будешь здесь здоров, — пробормотал Алб, сжигая письмо. — Уносить ноги нужно, и поскорее. Ох, знал Лурх, что делал… Да как уходить? И куда?
— В замок Дарль, разумеется.
Опрокинутый кубок зазвенел об пол — Алб рванулся зажимать рот Плуту.
— Тише!.. Ждут нас там, как же.
— Не бойся, с распростертыми объятиями примут.
— С распростертыми объятиями, говоришь? — Алб хихикнул. — Пожалуй, ты прав. Я кое-что прихвачу с собой.
— Что? — полюбопытствовал Плут.
— Увидишь. — Алб с хитроватой усмешкой прижал палец к губам.
…Отгремел пир в замке Магистра. Из приотворенных дверей трапезной доносились уже не хмельные голоса, а раскаты могучего храпа. Плут с Албом, громогласно объявив, что испытывают небывалую жажду и намерены повеселиться в городе, не таясь, пересекли двор и подошли к воротам. Алба пропустили беспрепятственно, Плута — после долгих препирательств, лишь вытребовав обещание раздобыть и для сторожей волшебного напитка.
Оказавшись за воротами, беглецы ускорили шаги. Не успели пройти и четверть мили, как из темноты в спину ударило негромкое и повелительное: «Стоять!» И тотчас их окружили фигуры в темных плащах. Плут послушно замер. Удивленно взглянул на Алба — тот с перепугу обмяк и сел на землю. Кто-то высек огонь и зажег факел. С Алба бесцеремонно сдернули капюшон, поднесли огонь к лицу. Алб сморщился, попытался загородиться, его ударили по руке. Он сидел на песке, таращил глаза, тяжело дышал, словно огромная жаба. Затем неизвестные так же внимательно оглядели Плута. Сам он, ослепленный, не мог узнать обступивших их людей. Но вот совсем рядом в темноте зазвучал голос, показавшийся Плуту знакомым:
— А, это ты, Алб? Куда торопишься?
— А, это вы, лорд Мюрэй! Чего это вам не спится? Или ждете, хозяин наградит усердие?
— Уймись, — холодно проговорил Мюрэй. — Куда направляетесь?
— В таверну, горло промочить. Или нельзя? — огрызнулся Алб.
— Что, опустошил уже подвалы замка?
— Скучно с вами, на каждом пиру — покойник, — парировал Алб.
Плут, почувствовав, как лорд Мюрэй напрягся, мысленно обругал Алба.
— Ладно, ступайте, — процедил лорд.
Алба не понадобилось упрашивать. Толстяк развил такую скорость, что Плут с трудом сумел догнать его у подножия холма.
— Почему ты так испугался?
— Ты видел? — перебил Алб.
— Что?
— Я тоже не видел.
— Да говори толком! — рассердился Плут.
— Шатры исчезли.
— Какие шатры?
— Там, на склоне. — Алб принялся тыкать пальцем. — Вечером еще стояли. Лорд Гиром потихоньку снялся и ушел со своим отрядом. Значит, и брат его, лорд Накс, уведет своих людей из Борча.
— Ну! — ахнул Плут. — Письмо Родирера подействовало?
— Вовремя ноги уносим, — прошептал Алб.
— А чего ты труса праздновал? — пристал к нему Плут. — Подумаешь, застава.
— «Подумаешь»! — передразнил Алб. — За тот подарочек, что я в Дарль несу, нас обоих живьем зажарят, и шкуры снимут, и…
— А что ты несешь? — заинтересовался Плут.
Алб воровато оглянулся, извлек из-за пазухи сверток. Откинул тряпицу. Узкий серп луны не рассеивал мрак, и Плут с недоумением разглядывал два тонких обруча.
— Что это?
— Ты смотри, смотри!
Плут пожал плечами, хотел взять один из обручей, Алб спешно отдернул руку.
— Что это? — озадаченно повторил Плут.
— Ослеп ты, что ли? — взъярился Алб. — Это королевские венцы!
Аннабел проснулась рано. Из серого сумрака только начали выступать стены и башни замка. Умывшись и одевшись с проворством воина, поднятого по тревоге, Аннабел решила заняться «Летописью королей Урша». Жители Урша век за веком отбивались от алчущих соседей, и ни один завоеватель не мог похвастаться, будто усидел на их троне… Отчего же в сердцах ее подданных угасла любовь к родной земле? Более того, стала предметом для осмеяния? Что за ужасная перемена произошла? Почему окрестности городов и селений, а то и улочки их сплошь превращены в выгребные ямы? Почему осквернять землю — плевком ли, вероломством по отношению к живущим рядом — не стыдно?
Да, земля их испоганена… Но мать более всего дорожит ребенком, когда он болен…
Аннабел водила рукой по алому бархату переплета. Только ли любовь к земле угасла? За последние недели, объезжая союзные Дарлю города и селения, она многое повидала, со многими говорила. Тает, уходит любовь к старикам и детям. Если и проявляют к ним заботу, так в одном: одеть, накормить. А то, что никакой толстый ломоть не заменит ласкового слова, задушевного разговора, — не помнят. Но если дети, родители не дороги, не интересны, чей образ обитает в сердце? Свой собственный?
Аннабел открыла книгу и вновь захлопнула. Были времена, когда за доблесть почиталось любить только соплеменников, или единоверцев, или кровную родню… Долго ли простоит мир, где каждый любит одного себя? Где оправданием любого преступления является фраза «Я хочу», а слова «долг» и «бескорыстие» приравнены к ругательствам?
От невеселых размышлений Аннабел отвлек взрыв смеха. Она подошла к открытому окну. Внизу, в темном дворе, кто-то жонглировал факелами. Снова зазвучал женский смех, потом голос юного пажа потребовал:
— Дай мне.
