Почти никто всерьез не принимает.
В тени его спокойно мы растем
И он растет пока, уставший, в даже
И самом дальнем, самом жалком графстве,
Вновь не почувствует в скелете измененье.
И обездоленный ребенок в государстве
Своем игрушечном, где изгнана свобода,
Как в улье, где и мед -- лишь ужас и тревога,
В надежде уцелеть им будет успокоен.
Они еще лежат в траве забвенья --
Нами давно забытые предметы --
Но, освещеные его отважным блеском,
Вернулись к нам и стали вновь бесценны -
Те игры, что для взрослых неуместны,
Те звуки, что и слышать неприлично
И рожи те, что корчим мы украдкой.
Но он желал для нас и более того,
Чтоб две неравных наших половины,
Разъединенные из лучших побуждений,
Опять в Oдно навек объединились
И большей той из них -- там, где гнездится разум
Отдать права над меньшей, но лишь только
Для диспутов бесплодных; передать
Всю красоту чувств материнских сыну.
Но более всего он помнить завещал,
Что ночь достойна всяческих восторгов
Не потому, что нам внушает трепет
Но потому, что ждет от нас любви.
Ибо ее прелестные созданья
На нас печальные бросают взоры
И молят в Будущее взять с собой, тоскуя,
Изгнаников, и это в нашей власти.
Чтоб и они могли возликовать,
Служа, как он, на благо просвещенья,
И претерпев, как все, кто ему служит;
Как он стерпел наш выкрик вслед: -- «Иуда!»
Смолк голос разума. Над дорогим усопшим
Скорбит Страстей, им объясненных, братство,
Печален Эрос -- городов строитель,
И плачет анархистка Афродита.
СУББОТА
Проснувшись в День Седьмой Творенья,
Они обнюхали с опаской все окрест:
И привередливые ноздри их -- признали,
Что этот тип, кто с ними был, исчез.
И травоядные, и хищники, и черви
Искали на земле и под землей --
Но ни следа его присутствия, лишь дыры,
Да берега, покрытые смолой.
Руины, груды металлического хлама,
Вот, что оставил
Рожденный, чтобы сделать промежутком,
Ненужным для Творенья, День Шестой.
Ну что ж, ему не свойственен был запах,
Как существу, чье дело -- выживать.
Но -- ни ума, ни такта, ни величья,
Как у рожденных в Первые -- те -- Пять.
И, в соответствии с естественным развитием,
Его Бесстыдство приказало долго жить.
И День Седьмой шел, как тому и должно,
Как если б Времени не прерывалась нить.
Красиво, счастливо, с бесцельным совершенством…
Ружья раздался треск
И расколол Аркадию на части,
Шабаш субботний прекратив.
Ужель не знали, для кого их сотворили?
Вернулся этот тип,
Богоподобнее, чем мыслили они,
И кровожаднее, чем память сохранила.
* * *
В метре от носа почти что, смотри,
Моей Персоны границы, внутри
Пространство, где воздуха целина --
Личная собственность, вся сполна,
Прохожий, но разве что в мыслях альков,
Тогда я по братски делиться готов,
Границ не нарушить нагло врагу:
Я безоружен, но плюнуть могу.
МУЗЫКА ХО
Любимая наложница императора
К евнуху ходит стучать,
Войска от границ отступают,
Сдавая за пядью пядь.
