на то, что было бы даже очень забавно вернуться ненадолго домой — всего денька на два, на три — и устроить вечеринку на свежем воздухе, с крокетом, и с бадминтоном, и с барбекю, и с китайскими фонариками, которые можно будет зажечь в сумерки, как идея моментально начала захватывать Тома. Он, всегда считавший себя упорным сукиным сыном с железной волей, частенько воспринимался другими как упрямый старый козел; но как не называй его, он всегда и во всем с огромным нежеланием сдвигался с места, раз уперев во что-то свои каблуки… и сжав челюсти.
Когда же дело доходило до того, чтобы сдвинуть Тома с места изменить о чем-то его мнение — то тут у младшей дочери всегда получалось лучше, чем у других. Удача неспроста сопутствовала Джесси — она ведала о тайных ходах и секретных дверях к сердцу отца, о которых остальные почему-то понятия не имели. Салли считала — и небезосновательно — что Джесси всегда была любимицей Тома, хоть тот и пребывал в полной глупейшей уверенности, что ему всегда удавалось тщательно скрывать это от остальных. В свою очередь Вилли и Мэдди смотрели на все по-своему, гораздо проще они были уверены, что Джесси бессовестно подлизывается к отцу, а тот несправедливо ей в этом потакает. Если папа однажды поймает Джесси с сигаретой, — сказал как-то годом позже Мэдди Вилл, после того как Мэдди именно за это крепко и обидно влетело, то он скорее всего просто купит ей зажигалку. Мэдди рассмеялась, согласилась и благодарно обняла брата. Но не они, ни мать представления не имели о том, что за тайна лежала между их отцом и средней сестрой, подобно болезненно-связующей пуповине.
Что касается Джесси, то она, взяв вдруг сторону своего котенка-братца, просто по-родственному сделала ему одолжение. Она совершенно не отдавала себе отчета в том (ни на секунду откровенно не признавшись себе), что ей просто до смерти хотелось убраться из Закатных Тропок и очень сильно хотелось вернуться домой. Внезапно она люто возненавидела озеро, которое так еще недавно страстно k~ahk` — в особенности за его специфический минеральный запах. Летом 1965-го она дошла до того, что несмотря на страшную жару в некоторые дни, почти не ходила купаться. По мнению Салли, причиной тут были ее формы — Джесси рано округлилась, как и сама Салли, и к двенадцати годам имела уже вполне женскую фигурку — но формы тут были ни при чем. Она давно уже привыкла к ним, понимая что ей далеко до постеров Плэйбоя в любом из своих вылинявших купальников от Джанзен. Нет, причиной тому не были ни ее грудь, ни бедра, ни попка. Виноват был запах.
Но какими бы ни были истинные причины, клубящиеся и колыхающиеся под спудом, Том Магот в итоге громогласно одобрил переезд своего семейства. И за сутки до дня рождения они вернулись на побережье, поднявшись пораньше по настоянию Салли (горячо поддержанной обеими дочерьми), для того чтобы успеть приготовиться к вечеринке. И настал день 14-го августа, являющийся общепризнанным апофеозом лета в Мэне, день под вылинявшим голубым куполом неба в жирненьких белых облачках, освежаемый солоновато пахнущим бризом.
Вдали от побережья — там, где находился Озерный Край, где стояли Закатные Тропки на берегу озера Темное Пятно, где семейный домик был построен еще дедом Тома Магота в далеком 1923-м — озера, леса, затоны, пруды и бочажки прели в тридцати пяти градусной жаре при влажности близ точки насыщения, в то время как на побережье стояло всего только двадцать восемь. Дополнительным бонусом был морской бриз, разгоняющий воздушную влагу до терпимого состояния и сносящий москитов и песчаных мушек. На лужайке было полно ребятишек, не только дружков Вилла, но и девушек-подружек Мэдди и Джесси, и на некоторое время между ними даже установилось нечто вроде mirabile dictu благосклонное взаимопонимание и взаимодействие. Не возникло ни единого спора или ссоры и в пять часов пополудни, поднося к губам свой первый в этот день мартини, Том, быстро взглянув на Джесси, стоящую неподалеку с крокетным молотком на плече, похожим на залихватское ружье часового (и находящуюся определенно на расстоянии отличной слышимости всего, что могло быть сказано в разговоре мама-папа, последующая часть которого возможно и была специально предназначена для нее в виде комплимента на срыв банка), сказал, обратившись к жене, что, мол, идея на самом деле была просто отличная. Так именно он и сказал.
Более чем отличная, подумала про себя Джесси. Абсолютно отличная и совершенно клевая, если говорить начистоту. Даже при том, что она не это на самом деле думала и не совсем так считала, было опасно говорить подобное вслух; не хватало только сглазить. А на самом деле она думала, что денек удался просто на славу, во всех отношениях — теплый и нежаркий и нежный, точно зрелый в самый раз персик. Даже песенка, ревущая в переносном проигрывателе Мэдди (который, эту Великую и Ужасную Неприкосновенную Икону, старшая сестричка Джесси с помпой вынесла в патио по такому случаю) не могла испортить общую картину. Пребывая в полной уверенности, что она никогда и не при каких обстоятельствах не полюбит Марвина Гэя точно так же как теперь она была уверена и в том, что весь остаток жизни будет ненавидеть этот слабый минеральный запах озерной воды, поднимающийся в жаркие летние дни — она готова была согласиться, что эта его песня ничего. Я сбегу от тебя, если ты не станешь милашкой со мной… прощай; тухловато, но не обломно.
Стояло 14 августа 1965-го, день который был, который по сию пору оставался в памяти женщины, лежащей прикованной наручниками к кровати в домике на берегу озера находящегося в сорока милях от Темного Пятна (но с тем же самым минеральным запахом воды, этим rpebnfm{l, несносным духом, возникающим в жаркие и тихие летние деньки), тем самым днем, когда она, двенадцатилетняя девочка, наклонившись для того, чтобы точнее послать к очередным воротцам крокетный шар, не замечая своего братца Вилла, подкрадывающегося к ней сзади, соблазненного ее задком, превратившимся для него в притягательную мишень, которую мальчишка, проживший всего по году за каждое вбрасывание в бейсбольном матче, не мог позволить себе игнорировать, и часть ее сознания, осознающая то, что он уже близко, с ужасом ожидала, когда швы сна наконец разойдутся, превратив его в рвущийся наружу кошмар.
Она примерялась с ударом, выбрав в качестве цели край воротцев в шести футах впереди. Тяжелый удар, но отнюдь не невозможный, и если ей удастся пробить мяч сквозь воротца, одновременно зацепив шар Каролины, то в результате она сможет даже обогнать соперницу. И это будет просто здорово, потому что Каролина всегда выигрывала в крокет. И вот, в точности в тот же миг, когда она отвела молоток назад для решающего удара, музыка, льющаяся из проигрывателя, внезапно изменилась.
Оу, слушайте все, — запел Марвин Гэй, на этот раз гораздо более насмешливо, по мнению Джесси, в основном я обращаюсь к вам, девушки.
Загорелые руки Джесси словно овеяло прохладой и они покрылись пупырышками гусиной кожи.
— …несправедливо оставаться одному, когда любимая ваша не вернулась домой… Ведь я, говорили ребята, очень сильно любил, слишком сильно любил.
Ее пальцы онемели и ручка молотка в ее руках словно исчезла, она перестала чувствовать ее. Ее запястья резала боль, словно бы они были перетянуты какими-то
(Женушка в кандалах, пришла в кандалах, вот она Женушка в кандалах, смешная Женушка в кандалах)
незримыми перевязями, а в ее сердце внезапно появился отголосок жуткого ужаса. Песня изменилась, это была неправильная песня, не та песня, плохая песня.
— …но я верю… я верю… что женщину только так и нужно любить…
Вскинув голову, она взглянула на маленькую группку девочек, дожидающихся когда же наконец она ударит по шару и не увидела среди них Каролину — Каролина исчезла. Вместо Каролины, прямо на ее месте стояла Нора Каллиган. Ее волосы были заплетены косичками, кончик ее носа блестел яркой цинковой блесткой, на ногах у нее были желтые теннисные туфли Каролины, а на шее Каролинин медальончик — маленькая штучка с портретом Пола Маккартни в серединке — но зеленые глаза явно принадлежали Норе, и смотрели они на нее с уверенным взрослым пониманием. Неожиданно Джесси вспомнила о Вилле — которого без сомнения подстрекали его же приятели, объевшиеся немецкими шоколадными тортами и обпившиеся колой, впрочем как и сам Вилл — подкрадывающийся к ней сзади, приготовляющийся дерзко подшутить над ней. Она собиралась мгновенно отреагировать, нанеся ответный удар, более чем молниеносный и понапрасну могучий, развернувшись кругом и влепив ему кулаком прямо по губам, испортив вечеринку и испытав острое чувство удовлетворения от содеянного. Она попробовала отбросить молоток, решив прежде всего выпрямиться и повернуться, прежде чем случиться позор. Она попыталась изменить прошлое, но менять прошлое не под силу никому — пытаться сделать это, как она сразу же поняла, было равносильно поискам закатившейся под дом, или забытой, или спрятанной там вещицы, пытаясь приподнять строение за один из углов, чтобы заглянуть под него.
