бюро, и телефон был гораздо больше, чем миниатюрные ключики к браслетам ее наручников.
Если она сумеет передвинуть кровать к столику с телефоном, сумеет ли она после этого снять трубку, например при помощи ног? И если это ей удастся, то возможно после этого стоит попытаться нажать большим пальцем ноги кнопку вызова телефонистки в самом нижнем ряду, между помеченными значками * и #? Подобное напоминало комическую сценку из третьесортного водевиля, но тем не менее…
Нажмешь кнопку, а потом примешься голосить что есть мочи.
Она так и сделает, и не пройдет и половины часа, как прибудет вместительный голубой фургон скорой помощи из Норвэя или яркооранжевый с надписью Служба Спасения Штата, чтобы спасти и освободить ее и доставить к людям. Абсолютно безумная идея, но то же самое можно было сказать о соломинке, в которую она превратила карточку для льготной подписки на журнал. Идея может сработать вне зависимости от того, какой она кажется поначалу, сумасшедшей или нет — вот в чем все дело. Как бы там ни было, тут для нее открываются гораздо более реальные возможности, чем в попытках отомкнуться, стиснув ключи от браслетов зубами. Но и тут оставалась одна большая проблема — каким-то образом ей нужно было изобрести способ сдвинуть кровать на несколько метров вправо, что было сложнейшей задачей. По ее прикидкам, кровать со всей своей оснасткой из красного дерева, со спинкой и рамой и ножками, весила никак не меньше трех сотен фунтов, и это только по самым скромным оценкам.
Но ты ведь можешь просто попробовать, детка, и может выйти так, что именно тут тебя ждет большой сюрприз — ведь пол натерли воском не далее как в День Труда, разве ты забыла? Если бродячий пес, у которого можно было за версту пересчитать все ребра, умудрился тащить по такому полу твоего мужа, то почему бы тебе не попытаться проделать примерно то же самое со своей кроватью? Ведь тебе все равно нечего терять, не так ли? Только попробуй, ведь тебя никто не съест?
Отличный довод.
Сдвинув руки и торс насколько это было возможно направо, одновременно с этим Джесси переместила ноги на левую сторону кровати. Как только ее ноги сместились налево в достаточной, по ее мнению, степени для того, чтобы попытаться проделать намеченный ею трюк, она начала переворачиваться на левый бок, выбрав в качестве точки опоры бедро. Ее ноги опустились через край кровати… и внезапно оказалось, что ее ноги и торс не просто движутся налево, а буквально налево скользят, словно бы только и дожидаясь рухнуть туда лавиной. Ужасной силы судорога пронизала левый бок ее тела, вывернутого так, как она никогда не заставляла его выворачиваться даже в самые лучшие годы занятий спортом. Ощущение было таким, словно бы кто-то провел по ее левому боку раскаленным паяльником, прижимая его изо всей силы.
Натянувшаяся до предела цепочка правой пары наручников крепко дернула ее руку и на несколько мгновений обзор горячих новостей из ее левого бока был заглушен свежими пронзительными сводками пульсирующей боли в правом запястье, которое разрезалось и раздиралось по живому наручником, и из правого вывернутого плеча. Словно бы кто-то с невероятной жестокостью и усердием пытался начисто оторвать ей руку. Теперь я знаю, что чувствуют индюшки, у которых наживую отрывают лапы, подумала она.
Ее левая пятка со стуком коснулась пола; ее правая пятка qbhq`k`, не дотянувшись до пола каких-то трех дюймов. Все ее тело оказалось неестественно вывернутым налево, при том, что ее правая рука накрепко прижималась всем ее весом к кровати словно в навсегда замороженной позе. Туго натянутая от своего покрытого резиной браслета, цепочка симпатично поблескивала в первых утренних солнечных лучах.
Внезапно ее обуяла непоколебимая уверенность, что именно в таком вот положении ей и суждено умереть, мучительно изнывая от раскалывающей левый бок и правую руку боли. Она будет лежать так, постепенно теряя все ощущения в немеющем теле, по мере того, как ее трепещущее сердце будет проигрывать судорогам сражение, уступая им все новые и новые куски перекрученного и неимоверно растянутого тела, не в силах докачать туда кровь. Паника снова обуяла ее и она взвыла, умоляя о помощи, забыв, что вокруг нет никого, кроме одинокого паршивого бродяги-пса, набившего пузо незадачливым адвокатом. Она отчаянно рванулась рукой к правому кроватному столбику, но ее тело уже сползло с кровати слишком далеко; напряженные пальцы ее мучительно разрываемой руки и резной столбик разделяло несколько непреодолимых дюймов.
Помогите! Пожалуйста! Кто-нибудь! Помогите!
Никакого ответа. Единственным звуками, слышимыми ей в пустой спальне, были шумы, производимые ею самой: хрипы, пронзительные крики, затрудненное частое дыхание, грохот крови в ушах. В доме не было никого, кроме нее самой, и если в ближайшие же минуты ей не удастся взобраться обратно на свое пыточное ложе, она умрет словно средневековая мученица, насаженная на мясницкий крюк. Ситуация минута за минутой становилась все хуже и хуже — ее тело продолжало сползать к полу, медленно растягивая ее правую руку до невероятного напряжения, заламывая ее за спину под углом, который уже трудно было вообразить.
Даже не думая об этом (если не принимать во внимание того, что ее направляемое непереносимой болью тело приняло вместо нее решение само), она опустила левую ногу на пол еще ниже и толкнула ей себя вверх и обратно изо всей силы. Упершаяся в пол ее левая пятка осталась единственной имеющейся в ее распоряжении во всем разрываемом болью теле точкой опоры, и этот маневр вопреки ожиданиям сработал. Нижняя половина ее тела резко выгнулась дугой вверх, натяжение цепочка на правом браслете ослабло и ее правая рука схватилась за спасительной столбик с диким вдесятеро ускоренным паникой проворством утопающей, внезапно нащупавшей веревку спасательного круга. Уцепившись как следует правой рукой, она рывком подтянула себя дальше вверх, не обращая внимания на резкую боль в спине и перенапряженных бицепсах. Когда ее зад полностью оперся о край кровати, она закинула обратно и ноги, с быстротой и резвостью незадачливой раззявы, опустившей поболтать ножки в бассейн полный карликовых акул и заметивших их и сумевшей спасти свои пальцы только в последнее мгновение, перед тем как сомкнутся их челюсти.
Конечным результатом ее продолжительных мучений было возвращение в исходное положение, полулежа-полусидя, прислонившись спиной к спинке кровати, руки раскинуты в стороны, согнутая напряженная поясница на пропитанной потом подушке в совершенно уже мятой и наполовину сползшей наволочке. Тяжело и быстро дыша, она откинула голову, прислонившись к палисандровым перекладинам, чувствуя как по ее груди стекает пот, выступивший там тонкой пленкой — пот, который она не могла себе позволить терять. Закрыв наконец глаза, она слабо и невесело рассмеялась.
Скажем так, что опыт был весьма поучительным, верно, Джесс? Думаю, что так быстро и сильно сердце у тебя не билось с самого 1985-го года, когда нацеловавшись вдоволь на новогодней вечеринке, ты готовилась отправиться переспать с Томми Дельгайдсом. Только попробую и нечего терять, так ты, кажется, назвала это? Теперь ты, надеюсь, стала лучше ориентироваться в своих возможностях?
Да. А кроме того, она поняла так же и кое-что еще.
В самом деле? И что же это, детка?
— Я поняла, что до этого сраного телефона мне никогда не добраться.
А как иначе? Сейчас, когда она толкалась ногами со всем отчаянием зажатого в тисках человека, ее кровать не сдвинулась ни йоту. И теперь она была даже рада этому. Попытайся она проделать тот же самый фокус справа, то скорей всего бы до сих пор так и свисала перекрученная к полу. И если бы она даже и решилась в таком положении толкать кровать, то…
— Я бы так и осталась висеть не с той стороны, мать его, проговорила она, полуплача, полусмеясь. — Господи, сделайте милость, пристрелите меня.
Ничего утешительного, сказал ей один из энэлошных голосов. Похоже на то, что Джесси Барлингейм добралась в своих поисках до заключительного этапа.
— Попробую что-нибудь еще, — торопливо сказала она. — Вариант первый признан неудачным. Он нам не нравится.
Других вариантов нет. Тебе не из чего особенно выбирать, ведь ты и так уже перебрала все, что только возможно.
Снова закрыв глаза, вторично с начала кошмарного заключения она увидела двор Фалмоусовской школы на Централ-Авеню. Только на этот раз ей виделись не две девочки, весело раскачивающиеся на доске-качелях; ее сознание заполнил образ одного единственного мальчишки — ее собственного братца
