Уже давно в келье убрано, а она всё возится.
- Хватит дрова подкладывать. Жара.
- Грейтесь. - Она улыбается.
Хорошо, что природа не забыла дать ей эту улыбку! Ну что бы она без нее?!
- Бабы у нас в монастыре болтают, что вы пьете сильно.
- С чего это они?
- А я почем знаю.
- Я не пью, Маша.
- Они жалеют вас.
- Себя пусть жалеют.
- Верка пьяных не любит...
- Это она про меня, что ли?
- Что вы!..
- Ну кто там в коридоре?.. Может быть, кошка?
- А кто ее знает... Да вы сидите. Это помстилось мне. Я нервная стала.
И я словно вижу сквозь дверь: большая черная кошка медленно идет по темному коридору. Она ступает мягко, бесшумно, презрительно.
Дверь закрыта. Маши уже нет. За черными стеклами медленно поднимается луна. Она движется очень заметно. Она приближается. Я сижу боком к окну, но я хорошо вижу, как она плывет по зимнему ночному небу. Это я хорошо вижу. Бледный круг ее движется наискось через всё окно. Скоро он достигнет верхней планки. Это какой-то световой эффект.
Калашкина, всё шито у тебя белыми нитками. Ты - простофиля, Калашкина. А луна добирается до верхней планки и застывает неподвижно.
Слегка скосив глаза, я вижу это... Я отчетливо вижу сомкнутые ее губы, лоб... Я поворачиваю голову, и луна уносится в мировое пространство. И уже ничего нет, только черное стекло.
- Кто там?!
В коридоре тишина. На дверях Клары Ивановны - замок. Свежий наст у порога хрустит и потрескивает сам по себе.
- Эй!.. Эге-гей!..
Там, в поселке, - свежий наст. Я слышал его сытый скрип. Но нужно еще прожить ночь, чтобы наступило утро. И тогда снова - промерзший класс, и Вера теребит отвороты пиджака красными... Не буду ее вызывать! Пусть тревожится. Буду вызывать других. Потом она подойдет: 'Почему вы меня не вызываете?' - 'Вера, - скажу я, - ты взрослый человек. Ну сколько же можно в прятки играть?..' Ничего я ей не скажу... Завтра снова - учительская. Там некоторые меня недолюбливают: 'Он кичится...' А некоторые равнодушны. А может быть, я не знаю их.
...Я иду с Верой днем мимо домов!.. Учитель чертов!..
- Разговоры всякие идут,- сказал мне вчера Шулейкин. И попытался обнять себя правой рукой, и посмотрел в меня маленькими глазками, и замолк, и притаился, пока я сам не расскажу...
- О чем это вы? - удивленно спросил я.
А рядом сидела Мария Филипповна, поджав губы, в красном пионерском галстуке и тоже ждала, что я скажу, чтобы ринуться с проклятиями...
Я смотрел на Шулейкина, и молчал, и улыбался. Это его всегда очень мучает. Ну же, Шулейкин! Смелей, смелей! Говори! У него даже уши зашевелились, как у гончей, когда она по следу идет. Смелее, Шулейкин... А сам молчу.
- Калашкина заходит к вам часто...
- Мы друзья с Машей.
- А знаете вы, на каком она счету?
- Что?!
- Я хочу предупредить вас, - он очень дружелюбен, - она девочка глупая... Ее засекали неоднократно...
- Как это засекали?
Мария Филипповна засмеялась иронически.
Потом я спросил у Виташи:
- Послушай, что это Шулейкин плетет?
Виташа поплевал на пол:
- Шулейкин спал с ней. Потом скандал был. Потом замяли это дело... Она ему не дает теперь...
- А я-то при чем?
- А ты его класс ведешь теперь... У него все отличники они были... раньше, - он подмигнул мне, - а теперь? У тебя?..
- Какие же они отличники, когда элементарных вещей?..
- Вот то-то и оно-то... - И он засмеялся. - Теперь Шулейкин всем будет доказывать, какой ты плохой.
Скрипит свежий наст. Кончается воскресенье. И нет никакой луны...
КАТАСТРОФА
На пороге класса стоит Виташа. Он - в своем неизменном офицерском кителе. Белые валенки - как ботфорты Петра Великого. А за его спиной покачивается круглое лицо Марии Филипповны.
Класс молчит. Ваня Цыганков смотрит на меня, приоткрыв рот, Саша Абношкин - прищурившись.
- Мы к вам на урок,- говорит Виташа.- Извините...
Ко мне на урок?.. Пожалуйста. Сделайте одолжение. Милости прошу, Виташа. Вы, как-никак, литератор. А вот почему пионервожатая должна контролировать урок литературы - не понимаю...
- Пожалуйста, - говорю я. - Последняя парта пустая. Устраивайтесь, пожалуйста.
- Извините, - говорит Мария Филипповна и закрывает за собой дверь.
- Пожалуйста, - говорю я.
Они на цыпочках, осторожно крадутся к последней парте.
Им нужно доказать, что я плох. Сбываются пророчества Виташи.
Ваня Цыганков смотрит им вслед, приоткрыв рот. Абношкин смотрит на меня прищурившись. Ты злой человек, Абношкин. Ты будешь рад, если у меня что-нибудь не получится. Но ничего... Уж как-нибудь я справлюсь.
- Мы вот здесь будем сидеть, - говорит Виташа. - Вы не обращайте на нас внимания.
- Пожалуйста,- говорю я спокойно, даже равнодушно.
Я смотрю в классный журнал. Я вожу пальцем по фамилиям. Теперь главная задача - вызвать таких учеников, которые говорят свободно, без запинки. Они расскажут о Татьяне Лариной, о ее пристрастии к Руссо, о том, как она любит свой народ, и как она вообще незаурядна и прекрасна, и как жалка рядом с ней ее сестра Ольга, пустая и легкомысленная, похожая на нынешних городских девиц, потому что она любит одеваться и развлекаться, и рядом с ней Татьяна, натура богатая, мягкая, широкая, но решительная в нужный момент, собравшая в себе лучшие черты... Господи, какая скука!
Мария Филипповна застыла напряженно. Виташа приоткрывает один глаз и подмигивает мне незаметно.
Они - комиссия. Комиссии существуют для того, чтобы вскрыть недостатки в работе. Эти двое тоже призваны вскрыть недостатки. Мои. Если бы существовали комиссии по вскрытию достоинств!
Я должен вызвать лучшего ученика. И ты, комиссия, вздрогнешь от удивления и восторга, и ты разведешь руками и будешь везде и всегда говорить во всеуслышание, как хорошо, когда есть полное слияние интеллекта и чувств, методики и материала.
Комиссия - для того, чтобы вскрыть недостатки.
Я должен вызвать лучшего ученика.
