Сияние

К прочим голосам прибавился голос Дервента. Из уголка губ под углом небрежно торчала сигарета. Правая рука, обнимая за плечи женщину в саронге, деликатно и рассеянно ласкала ее грудь. Он пел, глядя на человека-собаку с веселым презрением.

– … банда вся собрала-ась…

Джек поднес бокал ко рту и тремя большими глотками осушил его. Прокатившись вниз по пищеводу, как грузовик по тоннелю, джин взорвался в желудке, рикошетом бросился в голову и там, в последнем приступе судорожной дрожи, вцепился в мозг Джека.

Когда это прошло, Джек почувствовал себя отлично.

– Повтори, будь добр, – сказал он и подтолкнул к Ллойду пустой стакан.

– Да, сэр, – ответил Ллойд, забирая его. Ллойд снова выглядел абсолютно нормально. Смуглый мужчина спрятал пистолет. Женщина справа от Джека опять смотрела в свой «сингапурский слинг». Одна грудь, полностью показавшаяся из-под платья, лежала на кожаной обивке стойки. Из дряблого рта лились бессмысленные причитания. Снова, сливаясь и сплетаясь, послышалась невнятная речь.

Перед Джеком появилась новая порция спиртного.

– Мучас грасиас, Ллойд, – сказал он, взяв бокал.

– Всегда приятно услужить вам, мистер Торранс, – Ллойд улыбнулся.

– Ты, Ллойд, всегда был лучше всех.

– О, спасибо, сэр.

На этот раз Джек пил медленно, позволяя жидкости струйкой затекать в горло. На счастье он проглотил несколько орешков. Выпивка исчезла мгновенно и он заказал еще. Мистер Президент, я встретил марсиан и рад доложить, что они настроены дружелюбно. Пока Ллойд занимался следующей порцией, Джек принялся искать по карманам четвертак, чтоб сунуть в музыкальный автомат. Он опять подумал про Дэнни – но теперь, к его радости, лицо Дэнни стало неясным, неразличимым. Однажды он причинил Дэнни боль, это случилось до того, как Джек научился справляться с выпитым… но эти дни миновали. Больше он никогда не обидит Дэнни.

Ни за что на свете.

44. О чем говорили гости

Джек танцевал с прекрасной женщиной. Он понятия не имел, сколько сейчас времени, сколько он уже пробыл в «Колорадо» или здесь в бальном зале. Время потеряло значение.

Джек смутно припоминал: вот он слушает человека, который некогда был преуспевающим радиокомиком, а потом, на заре эры телевидения, стал звездой варьете. Тот рассказывал страшно длинный и смешной анекдот про кровосмешение между сиамскими близнецами. Вот на глазах у Джека женщина в разукрашенном лифе и шальварах медленно извиваясь раздевается под несущийся из музыкального автомата стук и грохот (похоже, это была музыка Дэвида Роуза к «Стриптизерке»). Вот он идет по вестибюлю в компании еще двух человек, оба его спутника – в вечерних костюмах по моде конца десятых годов, и все трое распевают про засохшее пятнышко на панталонах Рози О'Греди. Кажется, Джек помнил, что выглянул из большой двустворчатой двери и увидел повторяющие изгиб подъездной дороги изящные округлые арки, очерченные гирляндами китайских фонариков. Они светились мягкими пастельными тонами, как тусклые драгоценные камни. На крыльце горел большой стеклянный светильник в виде шара, порхающие вокруг ночные насекомые бились об стекло, и какая-то частичка Джека – возможно, последняя крошечная искорка трезвости, – пыталась втолковать ему, что уже шесть часов декабрьского утра. Но время отменили.

(доводы, опровергающие безумие, с мягким шорохом падали насквозь, слой за слоем…)

Кто это? Какой-нибудь поэт, которого Джек читал на выпускном курсе? Какой-нибудь поэт-недоучка, который теперь торгует чистящими средствами в Уосоу или страховыми полисами в Индианаполисе? Может быть, это он сам придумал? Неважно.

(ночь темна, звездный купол высок, изуродован сладкий пирог, и плывет он по небу ночному…)

Джек беспомощно хихикнул.

– Что смешного, милый?

Джек снова очутился в бальном зале. Горели канделябры, повсюду кружились пары, кто-то в костюмах, кто-то – нет, ровно играла какая-то послевоенная группа – но которая то была война? Можно ли сказать точно?

Нет, конечно нет. Точно Джек мог сказать только одно: он танцует с прекрасной женщиной.

Высокая, с волосами цвета опавшей листвы, одетая в тесно прилегающий белый шелк, она танцевала близко-близко, легонько, приятно прижимаясь грудью к груди Джека. Белые пальцы сплелись с его пальцами. На ней была усыпанная блестками черная полумаска, а зачесанные на сторону волосы мягкой поблескивающей волной лились в ложбинку между их соприкасающимися плечами. Юбка у платья была длинной, до полу, но время от времени Джек касался ногой ее бедра и в нем крепла уверенность, что под платьем – гладкая, припудренная нагота.

(чтоб лучше почувствовать твою эрекцию, милый)

Ему же щегольнуть было нечем. Если это ее оскорбляло, она это хорошо скрывала, даже прижималась к нему теснее.

– Ничего смешного, прелесть моя, – сказал он, хихикнув.

– Ты мне нравишься, – прошептала она, и Джек подумал, что ее аромат напоминает аромат лилий, прячущихся в укромных расселинах, заросших зеленым мхом, куда солнце заглядывает ненадолго, а тени длинны.

– Ты мне тоже нравишься.

– Если хочешь, можно пойти наверх. Я должна быть с Гэрри, но он даже не заметит. Он слишком занят тем, что дразнит бедняжку Роджера.

Мелодия закончилась. Раздался плеск аплодисментов, а потом музыканты почти без паузы рванули «Тональность индиго».

Джек посмотрел поверх обнаженного плеча партнерши и увидел Дервента, который стоял у стола с напитками. С ним была девушка в саронге. На закрытом белой скатертью столе выстроились в ряд ведерки со льдом, в них – шампанское. В руке Дервента пенилась бутылка. Смеясь, собралась группа людей. Перед Дервентом и девушкой в саронге на четвереньках выделывал нелепые антраша Роджер, за ним вяло волочился хвост. Роджер лаял.

– Голос, мальчик, голос! – кричал Горас Дервент.

– Р-гав! Р-гав! – отвечал Роджер. Все захлопали в ладоши, раздалось несколько свистков.

– А теперь служи. Служи!

Роджер присел на корточки. Морда его маски замерла в вечном оскале. Внутри дырок для глаз ворочались глаза Роджера, взволнованные, горящие безумным весельем. Он вытянул руки, согнув и свесив кисти.

– Гав! Гав!

Дервент перевернул бутылку шампанского, и та пенящейся Ниагарой низверглась на поднятую вверх маску. Роджер разразился неистовыми хлюпающими звуками. Все снова зааплодировали. Некоторые женщины визжали от смеха.

– Ну разве Гэрри не чудак? – спросила партнерша Джека, опять прижимаясь теснее. – Все так говорят. Знаете, он бисексуал. А бедняжка Роджер просто гомик. Один раз он провел с Гэрри уикэнд на Кубе… ну, это было месяцы назад… и теперь повсюду таскается за ним и виляет хвостиком.

Она хихикнула. Вверх поплыл тонкий аромат лилий.

– Но, конечно, Гэрри никогда не вернется ко второму сорту… во всяком случае, там, где дело касается его гомосексуализма… а Роджер просто обезумел. Гэрри сказал, если Роджер